В письме было сказано, что командир авиабазы должен выполнять все указания лейтенанта. Естественно, первым вопросом командира, когда он прочел письмо, был: «Для чего это все нужно?» Пэриш ответил: «Сожалею, полковник, но я не могу вам этого объяснить». Полковник был взбешен. Он все же поинтересовался, каковы же будут инструкции, но получил тот же ответ. Последовала весьма жестокая критика методов работы Вильямса и моих. В конце концов полковник заявил, что он не желает иметь с нами дела, и направил Пэриша к своему начальнику штаба, которому приказал, однако, выполнять указания Вильямса.

Единственным средством моего общения с командиром авиабазы был обычный телефон. Я его предупредил накануне, что испытание, возможно, произойдет этой ночью, поэтому все самолеты его базы должны находиться на земле впредь до новых указаний. Аналогичные указания были даны гражданской авиации, а также авиации армии и флота, чтобы в момент взрыва в районе базы не было в воздухе ни одного самолета. Эти меры противоречили интересам авиабазы, задача которой состояла в окончательной тренировке экипажей бомбардировщиков Б—29 перед их отправкой на тихоокеанский театр военных действий. Командир каждого подразделения стремился обеспечить своим экипажам максимум тренировки в воздухе, так что время для них было крайне дорого. Все, что знали люди на этой авиабазе, сводилось к тому, что по какой-то таинственной причине их тренировки были прерваны.

Рано утром 16 июля начальник штаба и Пэриш находились на контрольной вышке авиабазы. Начальник штаба, очевидно, учитывая трудность положения, в которое попал Пэриш, вел себя очень лояльно. Не задавая лишних вопросов, он интересовался только тем, что он должен, по мнению Пэриша, делать в тот или иной момент. В момент взрыва на поле аэродрома находилось уже много людей, а спустя некоторое время уже тысячи их копошились на поле, готовя самолеты к вылетам. После разумной отсрочки было дано разрешение на полеты, и учения возобновились. Пэришу был также вручен текст официального сообщения, которое должен был сделать командир авиабазы в Аламогордо. Каждое слово в этом тексте было снабжено номером, так что можно было, не опасаясь подслушивания, производить в нем необходимые по ходу событий изменения. Когда представитель Ассошиэйтед Пресс стал настаивать на разъяснениях, я позвонил Пэришу и, сделав некоторые изменения в тексте сообщения, приказал передать его прессе.

Командир базы армейской авиации в Аламогордо, говорилось в этом сообщении, сделал сегодня следующее заявление:

«Мне были заданы вопросы относительно сильного взрыва, происшедшего на территории базы сегодня утром. Взрыв произошел на отдаленном от других объектов складе, где хранилось большое количество сильновзрывчатых веществ и пиротехнических средств. При взрыве никто не был убит или ранен, а ущерб, нанесенный другим сооружениям, ничтожен.

Метеорологические условия, осложняющие ликвидацию последствий одновременно произошедшего взрыва нескольких баллонов с газом, могут потребовать временной эвакуации небольшого числа жителей из этой местности».

Тем временем в окружающих населенных пунктах, особенно в Эль-Пасо, жители были очень взбудоражены этим событием. Как часто бывает в таких случаях, взрыв, не нанеся никакого ущерба лагерю или другим поблизости расположенным объектам, повредил одно или два зеркальных стекла в городе Силвер-Сити на расстоянии 180 километров.

Газеты в Эль-Пасо вышли с аршинными заголовками, в которых говорилось о взрыве и его последствиях.

Благодаря бдительности и энергичности Управления цензуры удалось предотвратить появление каких-либо сообщений о взрыве в газетах восточной части США, за исключением нескольких строчек в одной утренней газете Вашингтона. В районах же Тихоокеанского побережья эти новости попали в радиопрограммы и широко распространились.

Одной из причин, задержавших выпуск официального сообщения, было то, что мы не знали, придется ли нам проводить эвакуацию населения. Поэтому, давая указания Пэришу, я и добавил слова о газовых баллонах.

Однако этим сообщением не всех удалось обмануть. Несколько дней спустя, когда я возвратился в Вашингтон, ко мне по вопросам, связанным с Ханфордом, зашел служащий компании «Дюпон» Эванс. После того как мы закончили нашу беседу, он, открывая дверь, чтобы уйти, обернулся и сказал:

— Между прочим, генерал, разрешите передать вам поздравления от сотрудников компании.

— Это по какому же поводу?

— Просто мы первый раз услышали, что в армии взрывчатые вещества, пиротехнические и химические средства хранятся на одном складе, — ответил он, добавив, что сообщения радиостанций Тихоокеанского побережья были переданы телетайпом в Уилмингтон из Ханфорда. Мне не оставалось ничего, кроме как ответить:

— Странно, что армия допускает такие вещи. Не правда ли?

За день до испытания мою секретаршу миссис О'Лири предупредили, чтобы она была на работе в шесть тридцать на следующий день и готовилась принять телефонограмму. Однако из-за задержки испытания я позвонил ей только в семь тридцать утра. У О'Лири был особый код, которым я должен был ей передавать сообщения о результатах испытания по телефону или телетайпу. Помимо этого, у нас с ней был еще один шифр, о котором никто больше не знал и используя который, я мог свободно говорить с ней по телефону. Я передал ей основные сведения об испытании, которые были быть переданы дальше по кабелю военному министру в Потсдам.

Перед отъездом в Потсдам Стимсон установил специальный канал связи со мной, назначив для этой цели своим представителем в Вашингтон по атомным делам Гаррисона. Эта мера позволяла не только быстро связаться с ним, но и служила дополнительной гарантией секретности.

Набросав первый абзац, которым определялся общий стиль доклада, я сказал Фареллу, о чем надо написать дальше. Это дало ему возможность немедленно приступить к работе над первым вариантом доклада.

В шесть часов тридцать минут вечера я уже приступил к правке этого варианта и вместе с Фареллом прочитал написанную им часть. Закончив составление чернового варианта, я проверил его и весь вечер продолжал шлифовать доклад. [29]