Наши отремонтированные «Ямахи» скоро стали предметом зависти рудничных. Японские машины значительно превосходили отечественные «Бураны», тяжелые и неуклюжие изделия, сконструированные еще в начале 50-х на базе финских скутеров. И хотя они были старенькими, а наше снаряжение не настолько красочно, как у норвежцев, мы все равно выделялись на фоне «серой действительности» и служили причиной разных досужих домыслов и пересудов.

Передвижение на снегоходах и вообще выезды в горы или на рыбалку на озера требовали соблюдения мер предосторожности. Мы брали с собой в обязательном порядке карабины с запасом амуниции, ракетницу и рацию. В окрестностях поселков с марта начинали бродить белые медведи, и встреча с ними не сулила ничего хорошего. Мне лично ни разу не «посчастливилось» встретиться с белым медведем, но почти ежедневно появлялись сообщения о том, что белый медведь учинил разгром той или иной зимовки, зашел в поселок или даже совершил нападение на одиноких туристов.

По выходным вместе с метеорологом Синицыным и директором шахты Соколовым мы отправлялись на подледный лов шпицбергенского гольца. Местом нашего отдыха выбирали либо озеро Ледяное, куда сползал мощный красивый ледник и где дирекция рудника устроила себе нечто вроде дачи, и озеро Линнея, неподалеку от которого находились мыс Старостина и «Исфьорд-радио» — метео— и радиостанция норвежцев, которая наряду с выполнением своих прямых функций осуществляла, по нашим предположениям, задачи отслеживания за передвижениями судов Северного ВМФ.

Мы брали с собой шахтерские «тормозки» — наборы съестных припасов — и на целый день выбирались на лед. Уловы были не очень впечатляющими, потому что из одной лунки можно было максимум выловить одного-двух гольцов весом не более 150—200 граммов, а то и того меньше, а просверлить лунку в полутораметровом слое льда было не очень приятным занятием. Но впечатлений от самого похода хватало надолго.

Однажды в апреле вместе с несколькими сотрудниками рудника я отправился на неизменном «Гурееве» в район Земли Оскара Второго. Вертолетчики рассказывали, что в заливах появилось много всякой живности, в том числе и моржей, которых в этих краях не видели давненько. Отовсюду сползали ледники, вскрывался лед в заливах, и мы медленно пробирались сквозь льдины, держа курс на вершину горы Эльйхорнет. Изредка мимо нас на льдинах проплывали грязно-серо-коричневые морские зайцы с белоснежными, только что народившимися детенышами.

Мы вошли в бухту Буре, в которую вместе со льдом вползал густой туман, и скоро буксир уперся носом в сплошную кромку льда. Впереди в метрах трехстах—четырехстах у самого берега чернели две или три огромные неподвижные туши. Главный инженер Воронуха прицелился карабином в одно из этих пятен, но начальник горно-спасательного отряда Павел Сериков, «делавший» уже вторую «полярку» на Шпицбергене, отвел дуло в сторону:

— Не советую тебе тревожить зверя. Да и сюссельман не похвалит за раненого моржа. А убить его из этой «свистульки» все равно не сможем. Да и зачем? Давай сходим посмотрим.

Павел спустил веревочный трап и спрыгнул на лед.

— Ну что же вы? Идемте!

— Нет уж, — отмахнулся главный инженер, — я посмотрю лучше на тебя.

Павел довольно уверенно шел по толстому льду, а мы остались на палубе, ожидая, как морж среагирует на приближение человека.

Когда до моржа оставалось метров тридцать или сорок, мы услышали характерный рев, словно где-то рявкнул гудок буксира. Павел остановился и замер. Мы видели, как моржиха заслонила собой детеныша и заняла угрожающее оборонительное положение. Неожиданно она сползла со льдины в воду и исчезла. Павел не стал дожидаться ее появления из полыньи где-нибудь совсем рядом с собой и поспешил обратно к нам. Он пробежал большую часть разделявшего нас расстояния, когда сзади него из-подо льда возникла усатая боцманская морда. Хорошо, что других водных разводий на его пути больше не оказалось.

— Видал? — торжествующе воскликнул Павел Воронухе, вскарабкиваясь на борт буксира.

— Да-а-а, с такой дурой лучше не связываться.

Мы постояли некоторое время у кромки льда, убедились, что моржиха вернулась к детенышу, и пошли обратно. Нам предстояло стать на якорь, добраться на шлюпке до берега и пешком пройти километра два-три по тундре Эрдмана и разыскать озеро с одноименным названием. Ходили слухи, что в озере видимо-невидимо гольца.

Воронуха предпочел остаться на борту «Гуреева», а директор Соколов, Синицын, Павел и я сошли на берег. Уже наступила короткая весенняя ночь, и через высокий перевал мы шли в сумерках. Впереди шел Синицын, за ним — Павел, потом — Соколов и в конце цепочки я. Несмотря на то что я шел последним, я так же быстро выдохся, как и впередиидущие. И не мудрено: мы проваливались в мягкий снег по пояс и были вынуждены идти след в след, постоянно меняясь местами в цепочке.

Судя по карте, мы должны были уже подойти к озеру, но кругом была плоская равнина и никаких намеков на берега и характерное углубление не было. Сбиться с курса было довольно трудно, потому что слева шла высокая горная гряда, а уйти вправо нам мешало море. Мы шли уже больше часа, а озеро все не показывалось. Наконец кто-то предложил сделать привал. Мы в изнеможении легли на спину около какой-то скалы и посмотрели на небо.

— Ребята, а уже понемногу светает, — заметил Синицын.

И точно. Через минут пять—семь воздух вокруг нас окрасился розовыми лучами находившегося еще за горизонтом солнца. От первобытной тишины звенело в ушах. И вдруг звона в ушах прибавилось. Я прислушался: писк-звон то пропадал, то появлялся снова в типичном ритме полета подмосковного комара. И вдруг прямо на нос мне сел…, комар! Ничего себе: на Шпицбергене повсюду еще лежит толстый слой снега, весна только начинает себя показывать, а в тундре появились уже комары.

А солнце между тем уже показало свою шапку над горной грядой, и тишину тут же нарушило пение жаворонка. Нет, конечно, это был не жаворонок, а шпицбергенская пеночка — первый вестник весны, возвратившийся из теплых краев. Ее песню подхватила подруга, другая, третья, и вот воздух наполнился многоголосым щебетаньем, похожим на щебетанье стрижей или ласточек над куполом старой церкви.

Солнце уже поднялось окончательно, и, осмотревшись, мы двинулись в путь, сверяясь с картой. Наконец мы увидели, что местность стала понижаться.