Но не утомил ли я тебя, читатель, ностальгическими экскурсами в прошлое и не пора ли переключить твое внимание на что-нибудь другое, более достойное твоего интеллекта и воспитания?

А может, вообще настало время попрощаться с Данией?

Пора!

Моя командировка в Дании длилась четыре с половиной года, Признаться, я изрядно соскучился по дому, морально и физически устал от оперативных и бытовых неурядиц, поэтому уезжал из Копенгагена без сожаления. В страну мы с женой приехали с одним ребенком, а домой возвращались уже вчетвером — в 1974 году у меня в Копенгагене родилась вторая дочь.

Мне не удалось сделать революционного вклада в копилку советской разведки, но уезжал я в Москву с чувством исполненного долга. Дания стала для меня хорошей школой жизни, она открыла мне дверь в Скандинавию, расширила кругозор и создала базу для будущей работы в Швеции и на Шпицбергене.

Двадцать два года спустя я узнал, что Дания сыграла и роковую роль в моей биографии. В доверительной беседе с представителями СЭПО 45 , по приглашению которой я в течение трех дней в феврале 1996 года находился в Стокгольме, я узнал, что датские власти внесли мою фамилию в «черные списки» и тем самым закрыли въезд во все страны Скандинавии. Я отношу это на счет предательства Гордиевского, потому что ни в какие открытые конфликты с датскими властями во время моей командировки в Копенгагене я не вступал.

Впрочем, запрещать въезд в страну и объявлять иностранцев нежелательными персонами — это прерогатива компетентных властей этой страны. Я не держу зла на датчан, тем более чисто формально у них имелся повод для того, чтобы оградить датское общество от моего нежелательного присутствия.

Всем, кому я должен, того прощаю!

Память все-таки изменяет с годами, и за давностью лет она, вероятно, утратила многое из того, что мне довелось пережить, увидеть и услышать двадцать с лишним лет тому назад. Забываются фамилии и имена, становятся расплывчатыми события, но самое главное, кажется, осталось со мной.

Человеку свойственно окрашивать в розовые тона свое прошлое. Не являюсь исключением из этого правила и я.

Дания вызывает в моей памяти самые добрые чувства.

Прощай, Дания!

По свежим следам моих оперативных «похождений» в Копенгагене руководство отдела высказало мнение, что «дальнейшее использование капитана Григорьева Б.Н. на оперативной работе в Западной Европе, и в Скандинавии в частности, в силу расшифровки перед противником, вряд ли целесообразно». По большому счету оно так и было.

Но жизнь вносит свои коррективы, людей у нас, как всегда, не хватает, а мой датский опыт все-таки чего-то стоил. В 1975 году я ушел под «крышу» в скандинавский отдел МИД и стал работать там в шведском секторе. Это означало, что я приступил к подготовке в длительную командировку в Стокгольм. Работа в секторе все расставила по свои местам — и степень моей расшифровки перед противником, и опасения начальства за негативное рассмотрение шведами моего визового ходатайства, и перспективу моей скандинавской карьеры.

Под руководством заведующего шведским сектором скандинавского отдела Ю. Степанова и при взаимодействии с сотрудниками вверенного ему сектора мне удалось «вписаться» в атмосферу МИД, впервые познать дипломатическую работу с позиций центрального ведомства и заявить о себе шведскому посольству в Москве, с сотрудниками которого мне пришлось почти ежедневно сталкиваться.

Время стажировки в МИД совпало с подготовкой и проведением визита Улофа Пальме в Москву. Сектор чуть ли не полгода трудился не покладая рук над обеспечением этого важного мероприятия. Приходилось задерживаться на работе после окончания рабочего дня, направлять многочисленные запросы в другие ведомства, составлять всякого рода справки, готовить предложения к переговорам, согласовывать, звонить по телефону, получать визы и делать еще многое другое. Впервые становилось ясно, какая титаническая работа предшествует появлению в Москве главы иностранного государства.

За свой труд весь наш сектор был вознагражден приглашением в только что отстроенное на Мосфильмовской улице шведское посольство на прием по случаю визита Улофа Пальме в Москву. Лично я был удостоен крепкого рукопожатия шведского премьера, и мои глаза на таком коротком расстоянии в первый (и последний) раз встретились с его. Швед стоял у входа в зал вместе с супругой Элисабет, рядом находился шведский посол в Москве и объяснял ему, «кто есть ху». Улоф Пальме оказался намного выше, чем я предполагал, и его маленькая супруга казалась рядом с ним школьницей. Она почему-то напоминала мне нашу актрису Надежду Румянцеву из кинофильма «Девчата». Загнутый книзу по-ястребиному тонкий острый нос придавал Пальме довольно хищный вид, и, когда он произнес надо мной «Добро пожаловать» своим характерным, слегка хриповатым голосом, мне послышался клекот старого и мудрого орла. Недаром дружеские — да и недружеские тоже — шаржи часто, как я полагал, утрированно изображали его ястребиный нос, однако все они оказались довольно близки к оригиналу.

О шведском премьер-министре и лидере социал-демократов Улофе Пальме у нас писали достаточно много. Но мало кому известно, что погибший от руки пока неизвестного убийцы потомок балтийских баронов обладал ко всему прочему незаурядным талантом писателя. В Стокгольме, помнится, ходили слухи о том, что его перу принадлежит не одна книга, только писал он их под псевдонимом.

В конце 60-х — в начале 70-х годов в Швеции был писатель Бу Балдерссон, который выпускал одну за другой свои саркастические и полные юмора книги, посвященные закулисным событиям шведской политической жизни. В героях его произведений шведы без труда узнавали своих политических деятелей, членов правительства, полицейских, адвокатов, представителей творческой интеллигенции. Всем было очевидно, что автор принадлежит к тому же кругу, который он описывает, потому что слишком хорошо знает особенности шведской политической кухни.