Актриса «обнаженкой» публику больше не жалует.

Вообще же советские гражданочки обладали в мое время (и обладают и сейчас, в чем я нисколько не сомневаюсь) удивительными способностями охмурять доверчивых и добропорядочных шведов, помыкать ими как заблагорассудится и вести при этом тот образ жизни, который покажется им наиболее удобным. Взять хотя бы мужа той киевлянки: он дважды приходил ко мне в консульство и упрашивал меня, умолял повлиять на его супругу, чтобы она вернулась к нему в лоно семьи.

— Но позвольте: как же я на нее повлияю? — спрашивал я ведущего инженера крупнейшей фирмы Швеции.

— Ну… как-нибудь там… У вас ведь есть всякие парткомы… вы власть.

— Да мы не имеем никаких рычагов влияния на эту категорию граждан.

— Но как же так? Мне говорили… Разочарованный швед уходил, что-то бормоча про себя

и искренне недоумевая по поводу бессилия консульских властей приструнить его стерву жену. Посоветовать ему выгнать ее прочь из дома я как-то не решался — все-таки я был «при исполнении», а не частным лицом, пусть и посторонним.

Еще один курьезный случай подобного рода был связан с гостиницей «Прибалтийская», которую шведские строители построили в Ленинграде. Они строили ее в течение, кажется, двух лет, и многие строители вернулись домой с русскими женами, которых они подбирали в основном в ресторанах и барах — других мест общения у них, естественно, не было.

Однажды мне позвонила в консульство шведка и спросила:

— Скажите, пожалуйста, к вам не обращался за советской визой господин Ларссон?

— Извините, но я затрудняюсь дать ответ, не зная, с кем имею дело.

— Это его жена.

— А разве вы не можете узнать об этом у своего мужа?

В трубке замолчали, потом раздались характерные вздохи, перешедшие в рыдание. Я отыскал в стопке только что доставленных турбюро «Нюман ок Шульц» паспорт Ларссона и положил его перед собой.

— Я прошу вас, не давайте ему визу, — попросила трубка.

— Вы не хотите, чтобы ваш муж уехал в Ленинград?
– Да.

— Позвольте, а какие у вас для этого основания?

— Я умоляю вас, откажите ему в визе, потому что он хочет разрушить семью. Он познакомился там с какой-то женщиной и хочет развестись со мной. А у нас двое детей…

— Фру Ларссон, но как же я откажу ему в визе, если он выполняет официальный контракт? Какие причины я должен привести в оправдание руководству его фирмы?

— Так вы не можете ничего сделать? — В голосе жен-шины было отчаяние.

— К сожалению, в данном случае нет.

— Извините меня ради бога. — Бедная фру Ларссон положила трубку.

Прошло какое-то время, и я оказался на приеме, устроенном нашим торгпредством по случаю сдачи в строй ленинградской гостиницы «Прибалтийская». От шведов на прием явились представители фирмы-подрядчика. Многие из них пришли на прием с женами. Я стоял в стороне, наблюдая за гостями, когда ко мне подошел ярко-рыжий, курчавый, элегантно одетый швед. Он держал под руку молодую девицу довольно вульгарной наружности, на плечах которой, как у Джульетты Мазина в «Ночах Кабирии», весьма некстати висела рыжая лиса. Мне на мгновение показалось, что я где-то когда-то этого шведа видел, но не успел вспомнить, потому что он торжественно представился сам:

— Познакомьтесь, господин вице-консул, это моя русская жена.

Девица с лисой назвала какое-то имя, а я спросил шведа:

— Мы с вами где-то встречались?

— Да, конечно. Помните, я был у вас на приеме. Мне нужно было срочно получить визу, а вы потребовали за срочность оплату пошлины.

— Ваша фамилия Ларссон?

— Так точно.

— Теперь я вспоминаю.

Ларссон в самом начале контракта лично приносил паспорта на визу, но тогда еще я не был заочно знаком с его женой.

Итак, шведская статистика зафиксировала еще один распад семьи, а шведское общество обогатило себя еще одной персоной, выезд которой за границу доставил неподдельную радость ленинградской милиции.

Впрочем, я не буду слишком строго судить выбор господина Ларссона и его коллег. Из «интердевочек» тоже могут выйти неплохие жены. Дай бог ему счастья. И нашей девочке тоже.

…В результате массового притока в страну иностранцев Шведы имеют у себя то, что имеют. Когда я вновь появился в Стокгольме в 1996 году, то убедился, что за четырнадцать лет, прошедших с момента моего убытия из ДЗК, в столице многое изменилось. Сразу бросилось в глаза, что на телевидении появилась масса мулатов и метисов, которые по внешнему виду ничем не отличались от жителей Ямайки или Пакистана, но говорили на хорошем столичном диалекте шведского языка.

На улицах столицы, в магазинах, офисах появились смуглые, черноволосые и кареглазые шведы, которые уже не подметают метлами улицы, не сидят за рулевой колонкой автобуса, а заняли вполне престижные по старым меркам рабочие места, принадлежавшие когда-то коренным шведам. Особенно непривычно для моего глаза было наблюдать неказистого потомка латиноамериканских индейцев в форме капрала шведской армии или, наоборот, стройного гибкого выходца из индусской касты неприкасаемых за прилавком банка.