Мефодий, ради которого эта яичница и созидалась, спал на диване, согнувшись и подтянув к груди колени, умиротворенный как эмбрион. Рот его был приоткрыт, сложенные ладони смирно лежали под щечкой в лучших традициях средней группы детского сада. Даф знала, что когда Меф спит в такой позе, из-под него можно безопасно вытащить диван – всё равно не проснется.

Она мельком подумала, что если сейчас заснять его, то не исключено, что после Буслаев не оценит юмора и порвет снимок в клочья. Мужчины нередко представляются себе более роковыми, чем они есть на самом деле. Отбирать же у человека иллюзию опаснее, чем у детдомовца пряник: запросто можно получить по голове чем-нибудь более весомым, нежели простой аргумент. Именно поэтому на иллюзии, даже ложные, посягать не следует. Через какое-то время они отмирают и сами.

Крупное, с чётким штампом птицефермы яйцо треснуло от совсем лёгкого удара длинным непредсказуемым зигзагом. От неожиданности Дафна вскинула руку и вылила на сковороду будущий желтый глаз яичницы. Спасаясь от неминуемого раскаленного всплеска, она резвым козленком отскочила назад и тотчас налетела на что-то спиной.

В первую секунду она решила, что это шкаф, но тотчас данное предположение встретило одну маленькую бытовую нестыковочку. А именно ту, что шкаф не говорит «ой, блин!».

Заинтересованная, кто тут ляпает блины, Дафна обернулась и увидела двоих златокрылых.

Один, белокурый и худой, был нежен и задумчив. Его впалые аскетические щеки покрывала мягкая неколкая щетина песочного цвета, похожая на высветленные ежиные колючки. Его спутник, напротив, казался бодр и деловит. Лицо круглое, а волос жесткий как проволока и темный до синевы. За несколько секунд он ухитрился обежать всю комнату, всё потрогать и даже выглянуть в окно.

В настоящий момент оба стояли и созерцали Дафну с интересом, частично граничащим с неодобрением. Даф торопливо попыталась сдернуть фартук. Бантик сзади на поясе развязался сам, а вот тесемкой на шее она по рассеянности чуть не задавилась. Вообще-то стражу-хранителю не рекомендовано кормить своего подопечного, разве что в случае крайней опасности для жизни. Например, если тот, тяжело больной и изможденный, лежит в глухой чаще леса, не имея сил даже собрать ягод или накопать карманным ножом дождевых червей.

– Дафна? Помощник младшего стража № 13066? Третий дивизион света? – уточнил жестковолосый суровым тоном несостоявшегося педагога, исключенного из института за разжигание костра в поточной аудитории и вынужденного пойти в охранники супермаркета.

– Да, – сказала Даф, пытаясь сообразить, какова цель их визита. Златокрылые тем и отличаются от помощников младшего стража, что никогда и нигде не шатаются просто так, ради процесса. Для этого они слишком деловиты и слишком заняты.

– Что вы делали со своей флейтой, помощник стража № 13066? – продолжал допрашивать круглолицый.

Уже только по одному тому, как тщательно он выговаривал номер («один-три-ноль-шесть-шесть»), было заметно, что он зануда. Голос у него так и трескался от назидательности как перезревший арбуз.

– А что я делала с флейтой? – испугалась Даф.

– Разбивали скорлупу! Зачем?

Дафна смутилась. Она давно заметила, что большинство собственных поступков не может объяснить словами, чтобы объяснение не вышло совсем уж дебильным. В результате получается примерно то же, что со студентом-второкурсником, у которого профессор требует вслух объяснить, какая конкретно нравственно-психологическая мотивация понуждает его во время спецсеминара зажигалкой подпаливать снизу стол.

– Ну мне было интересно! – сказала она робко.

– Что конкретно вам было интересно, № 13066, разрешите узнать?

– Можно ли расколоть яйцо флейтой.

– И как? Можно? – с внезапным интересом спросил до того молчавший белокурый аскет.

Голос у него был мягкий, глубокий, звенящий.

– Да. Но всё-таки ножом сподручнее. От флейты пролом глубокий получается и потом из сковородки нужно пальцами скорлупу выковыривать, – признала Даф, попеременно переводя взгляд с одного златокрылого на другого и пытаясь понять, что же все-таки им надо.

Куда больше белокурого ее беспокоил темноволосый. Его короткие жесткие волосы и круглое, точно по циркулю созданное лицо, упорно щекотали ей память чем-то полузабытым. Нет, она точно его уже видела! Но где? Когда?

Неожиданно Дафна вспомнила, что относительно недавно, лет так пять-шесть тысяч назад, Шмыгалка, она же Эльза Керкинитида Флора Цахес, энергичная и хлопотливая, точно профессиональная наседка, отвела пестрый выводок учеников на экскурсию на базу златокрылых.

– Руками ничего не хватать! В том числе и друг друга! Рта не открывать! Никуда не бежать, нигде не теряться! Ваша цель – ввести всех в заблуждение и произвести впечатление нормальных, вменяемых и психически полноценных помощников молодых стражей! – твердила она всю дорогу.

Потом отловила за руку юную Дафну, пытавшуюся дать пинка одному внешне тихому гаду, только что залепившему ей волосы ягодами с кустарника дикарской симпатии, внимательно посмотрела на ее взбудораженную и раскрасневшуюся физиономию с продольной царапиной на носу (свалилась накануне с дерева сбытия мечт) и со вздохом добавила:

– Если это, конечно, в принципе возможно!

Дальше всё, разумеется, происходило в традиционном духе образовательного маразма. Вся группа резвилась как табун жеребцов, бедная же Дафна, как главная бунтарка, всю экскурсию проследовала под усиленным конвоем, удерживаемая за запястье цепкой Шмыгалкой. С другой стороны, в этом были и свои плюсы. Не имея возможности отвлекаться, Дафна запомнила ту экскурсию гораздо лучше множества других, безнадежно слипшихся в ее памяти.