– Нытик, твой пес опрокинул тачку! – закричал один карлик на другого. – Уйми его, или я проломлю ему голову булавой!

– Он кого-то почуял, Плю, – раздался сиплый голос второго карлика. – Небось где-то в камышах прячутся сбежавшие шерстюши! Я спущу его с поводка, и мы на них поохотимся!

– У нас нет времени. Большой Паук зашевелился. Мы можем не успеть на жертвоприношение. Я не хочу пропустить такое потрясающее зрелище, – заспорил Плю. – Наши говорят, Бешеный Блюм захватил нескольких живых лобастиков и хочет бросить их Пауку.

Услышав такое, Бубнилка не выдержала и тихонько всхлипнула. Пес залаял и снова стал рваться, но Нытик дернул за поводок и пнул его ногой:

– Цыц, Мухомор! Сидеть!..

– Ну, ты долго еще? – нетерпеливо спросил Плю. – Сколько мы будем стоять? У меня от одного вида воды голова кружится.

– Ладно, ты меня уговорил. Я сам не хочу опоздать на жертвоприношение. Только давай подожжем камыши, и пускай эти уроды, если они там в самом деле есть, испекутся заживо! – Нытик противно захихикал и вытащил горшочек с углями. Он стал дуть на угли, пока они не покраснели, а потом бросил горшок в сухой камыш. Заросли запылали, а карлики, полюбовавшись немного на это зрелище, подхватили тачку и побежали к реактору, где их ждала Рыжая Карла.

Чтобы не задохнуться от дыма, Бормоглотик, Трюша и Бубнилка прыгнули в ручей и перешли его вброд. Вода едва доставала им до пояса, так обмелел он в последнее время.

– Вы слышали, что карлики сказали о Пауке? – спросила Бубнилка. – Они хотят накормить его лобастиками! Значит, мой папа, дедушка Умник и дядя Отелло пока живы!..

Неожиданно малышка замолчала и укоризненно посмотрела на Бормоглотика.

– Ну вот опять!.. Ты только что подумал, что они обречены! – укоризненно сказала она. – И что если еще не погибли, то вот-вот погибнут. Неужели тебе приятно думать о плохом?

– Прости, – расстроился Бормоглотик. – Я не хотел об этом думать, само подумалось.

Они вышли на противоположный берег и оглянулись. Над камышами с треском поднималось яркое пламя, и метров на сто вокруг было светло как днем. Огонь мог перекинуться на сухой лес, и тогда начался бы большой пожар, от которого могла выгореть вся роща. Хорошо еще, что было безветренно. Из камышей вылетали встревоженные двухголовые утки и с криками носились над ручьем. В зарослях остались гнезда, и те утки, которые уже успели высидеть птенцов, теперь торопились увести их к ручью.

Надеясь найти Пупыря и Мумуню, Бормоглотик и Трюша стали пробираться к свалке. Путь их лежал через Заросли красноглазых собак, и один раз они даже услышали издалека их вой. Но, видимо, псы испугались отблесков огня и не выглядывали из чащи, а может быть, хотя об этом не хотелось думать, они были уже сыты…

– Бормоглотик, ты боишься? – спросила Трюша, прижимаясь к его теплому боку.

– Я боюсь? С чего ты взяла? Я никогда ничего не боюсь! – заверил ее мутантик и опасливо покосился на Бубнилку, не заметила ли она опять, что он говорит не то, что думает. Все-таки ужасно неприятно, когда кто-нибудь заглядывает тебе в голову и читает твои мысли.

Но Бубнилка молчала, она шла впереди, низко опустив голову, и смотрела себе под ноги. Ее тоненькая косичка, в которой вместо бантика была прищепка, изредка вздрагивала.

И вот, наконец, Заросли красноглазых собак остались позади, и друзья вышли к свалке, которая, как и камыши, была освещена красным заревом. Карлики обожали все поджигать, и после них везде оставалось только пепелище. В мерцании огня плясали маленькие силуэты карликов, которые продолжали грабить поселок. Они вытаскивали из домов все, что представляло для них ценность, грузили на тачки и самокаты и волокли в свои норы под реактором. Из поселка доносились их торжествующие крики и пьяный смех.

Трюша, Бормоглотик и Бубнилка едва успели спрятаться, как мимо них на трехколесном велосипеде проехал Собачий Хвост. На шее у него висели женские бусы, а к велосипеду была привязана тележка, на которой лежало несколько отрубленных голов. Но чьи они, в темноте разобрать было трудно.

За Собачьим Хвостом на самокатах ехали карлики из его личной охраны. Они с завистью оглядывались на пылающий поселок, где продолжались грабеж и попойки. Хвост взял телохранителей, потому что опасался за свою жизнь, допуская, что его соперник уже послал кого-нибудь убить его. Сегодня Блюму бы это простилось, потому что все только и говорили о его победе над шестируким великаном. Даже карлики из отряда Собачьего Хвоста, обычно испытывающие неприязнь к Бешеному Блюму, сегодня были восхищены его мужеством.

– Слышал, Блюм победил монстра? Ткнул его копьем в живот, тот и сдох! Это потому, что у него копье заговоренное! – прошептал один из телохранителей Хвоста у него за спиной.

– Да, нашему Хвостишке такого вовек не сделать, – тихо подтвердил другой. – У него даже такой колесницы, как у Блюма, нет, лишь трехколесный велосипед. А уж как выпендривается!

Их начальник сделал вид, что ничего не слышал, хотя все в нем клокотало от злости. Сегодня Блюм – герой, и наверняка слух о его победе уже дошел до королевы. «Если не считать монстра, – завистливо думал Хвост, – ему досталась легкая победа – лобастиков меньше, чем шерстюш, и они не умеют становиться невидимыми».