— А что же танк тебя не дернул? — спросил Ерохин.

— Некогда им было, — отвечал незадачливый Пилипенко. — Шибко гнали… Вроде там немцы прорвались. Так они оборону затыкать поехали.

— Затычники, мать иху… Трос давай!

— Мы поможем, — сказал командир, сопровождавший немцев.

— Помогайте, — отозвался Ерохин. — Только сперва этих дятлов сгоните. — Он показал рукою на сидевших в кузове пленных. — Машину утяжеляют, курвецы мордоряшные… На кой они вам нужны? Цацы, что ли, какие?

— Важные «языки», — ответил командир. — Везем в штаб фронта. Он повернулся к машине и приказал немцам сойти.

— Потом, когда дерну, пусть все толкают, — распорядился Ерохин и поволок трос.

На дороге было пустынно. Еще недавно по ней шли люди, двигалась техника, а сейчас оставались только две автомашины.

Марьяна подошла к увязшему ЗИСу, поздоровалась со всеми, с любопытством посмотрела на немцев. Один из них был офицером, другой солдатом или унтер-офицером, в подобных тонкостях Марьяна не разбиралась.

Увидев красивую молодую женщину, командир подтянулся, козырнул медсестре и представился:

— Лейтенант Поляков. Юрий…

Марьяна назвала себя. Потом спросила, что это за немцы.

— Один из офицеров будет, — с готовностью принялся объяснять Поляков. — А второй из рядовых, но шибко образованный и потому нужный начальству. Вот и везем их в тыл.

— Так у них и образованные воюют? Я думала, что только темные люди позволяют себя одурачить разным там гитлерам.

Услыхав слово Гитлер, немецкий солдат, из образованных, осклабился и несколько дурашливо провозгласил:

— Я, я! Гитлер капут!..

— Не паясничай, — строго сказала ему Марьяна, и тут Никита Ерохин крикнул, что сейчас начнет двигать ЗИС, пусть наваливаются на машину Пилипенко, помогают.

Трос натянулся, все облепили борта ЗИСа, уткнулись руками в зеленые доски и пленные немцы. Продолжавший ухмыляться солдат оказался рядом с Марьяной.

«Чего это он лыбится? — подумала она. — Будто к теще на блины едет…»

Ей казалось, что вид у немца должен быть удрученный, скорбный такой, подавленный… А у этого улыбка во весь рот.

— Чему радуешься, обалдуй? — спросила она в сердцах. — В Сибирь ведь тебя отправят.

— О! — воскликнул немец. — Сибир есть гут! Карашо Сибир… Родима сторонка!

— Заткнитесь, саксонец, — предложил Руди Пикерту обер-лейтенант фон Бюлов. — Мне совсем не нравится эта задержка в пути. Как бы нас не размазали на дороге бравые ребята из люфтваффе!

— Раз-два… Взяли! — кричал Юрий Поляков, принявший на себя роль старшего странной команды, состоявшей из двух пленных немцев, старшины медицинской службы женского пола, красноармейца Юсупа Хабибуллина и его самого.

Водитель Пилипенко давал газу, сидя в кабине. Застрявшая в снегу машина стала подаваться, и за криками и суматохой никто не услышал, как прошелестели над их головами мины. Они разорвались с большим перелетом, и осколки пока до них не долетели.

…Руди Пикерту повезло. Везение на войне — штука особая. Не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. В волховских лесах Руди с тоской вспоминал об африканском солнце, когда можно было ходить, что называется, без штанов, забыв, как проклинали солдаты Роммеля проклятый песок, недостаток воды, невыносимое пекло и готовы были заложить душу за пригоршню такого освежающего великолепного белого снега.

На войне все относительно и познается в сравнении. Можно уцелеть на передовой и попасть по дороге в рейх в тот эшелон, который выбрали для диверсии партизаны. Можно спастись в опрокинутом под откос вагоне и угодить под английские бомбы, находясь на побывке в любом городе Германии, в том числе и в Берлине. Руди Пикерт отказался от внеочередного отпуска за удачный рейд в русский тыл и остался на передовой. А его товарищ из соседней роты, Гуго Вишневски из Силезии, отправился навестить жену и ребятишек на законном основании. Решил обрадовать свою Эльзу сюрпризом и нагрянул на собственный хутор ночью, застав благоверную супругу в их семейной постели с польским пленным — солдатом, которого определила Эльза в работники через арбайтсамт. Весельчаку Гуго, поддерживавшему дух ландзеров и в пустыне, и в этих проклятых богом болотах, на этот раз чувство юмора изменило. Он достал трофейный наган, который за каким-то чертом потащил с собой с фронта, и поделил семь патронов барабана на две неравные части, один оставил себе, остальные разрядил в любовников. Так кому повезло: Руди или Гуго Вишневски?

— Руих, — сказал Пикерт. — Тихо…

Он приложил палец к губам, подмигнул Марьяне и улыбнулся.

— Куда пошел? — снова спросила Марья на.

Руди скорее почувствовал, чем понял, что говорит эта женщина, и показал рукою на север. Оттуда доносилось еще глухое бормотанье стихавшего боя. В другой стороне сражение только разгоралось.

— Ауфвидерзеен, — попрощался Руди Пикерт.

Марьяна растерянно молчала.

— Просчай, русский баб, — сказал он.