В машине он сразу уснул и спал до тех пор, пока эмка не подкатила к штабу. Михаил Борода предупредил дежурного, что они выезжают, и потому Мерецкова встречали Запорожец и генерал Власов. Правда, член Военного совета сразу ушел на партийное собрание в редакцию «Фронтовой правды», и Мерецков с Власовым остались в кабинете вдвоем.

— Как вы тут без меня? — спросил Кирилл Афанасьевич. Заместитель пожал плечами, находя вопрос неконкретным. Власов прежде не был лично знаком с Мерецковым, хотя, как и каждый командир, знал о нем, бывшем начальнике Генерального штаба. К манере Кирилла Афанасьевича обращаться с окружающими его людьми мягко, по-домашнему, конечно, в тех случаях, когда нет нужды проявлять жесткость, Власов не привык и потому поспешил официально доложить, что дивизия полковника Угорича начала движение.

— Но раньше чем через двое суток вступить в бой не сможет, — добавил Власов.

— Как обстановка в Четвертой? — спросил Кирилл Афанасьевич.

— Пока сносная… Противник проявлял активность между Лезно и Волосье, но это скорее отвлекающие действия. Силы немцы бросили на юг… В конце концов, на все направления их не хватает. Четвертая армия держится крепко, товарищ командующий.

— Зовите меня по имени и отчеству, Андрей Андреевич. Ведь мы с вами одни.

— Слушаюсь, — склонил голову Власов.

«Солдафон у меня заместитель. А ведь Академию Фрунзе закончил», — подумал Кирилл Афанасьевич.

Подавив возникшее чувство — Мерецков всегда, даже в мыслях, старался без повода не обижать людей, а Власова пока не раскусил, — Кирилл Афанасьевич вздохнул.

— С Четвертой армией мы освободили Тихвин, — с гордостью сказал он. — Первый город, откуда насовсем выкинули немцев.

— А Малая Вишера? — спросил Власов.

«Смотри-ка, — удивился Мерецков, — умеет поправлять начальство. Или он только меня не боится?»

— Верно. Малую Вишеру освободил генерал Клыков. Но какой это город? Большая деревня…

— У меня в Двадцатой армии был начальник штаба из Четвертой, — сказал Власов. — Сандалов его фамилия, зовут Леонид Михайлович. Толковый штабист, до войны бархатный воротник и ботинки с лампасными штанами носил. Под Москвой показал себя с лучшей стороны. Ведь в первые дни боев я был еще в госпитале, и Сандалов обходился без меня, взял на себя и командирские заботы.

— Славу тоже поделили? — улыбаясь, спросил Мерецков.

— Слава — вещь ненадежная, Кирилл Афанасьевич, — серьезно ответил Власов. — Сегодня она есть, а завтра… Мой корпус осенью сорок первого окружили под Киевом. Впрочем, как вы знаете, не только мой корпус… Целый месяц бродил по немецким тылам, пытался выйти к своим. Проще, конечно, было бы застрелиться, как сделал

— Во всяком случае не в Малой Вишере…

— Почему? — возразил Власов. — Может быть, даже и во Второй ударной. Только в штрафной роте.

— Их там, слава богу, нет. Обходимся, Андрей Андреевич, без штрафников. Вот что… А не поужинать ли нам вместе? Пойдемте ко мне. Живу я семейно. Моя Евдокия Петровна рада будет познакомиться с новым человеком. Ведь вы недавно из Москвы… Расскажите, как выглядит сейчас столица-матушка.

Решение пригласить Власова на ужин возникло у Мерецкова неожиданно, в последнюю минуту. Ему не хотелось приглашать домой этого человека, пусть и героя битвы под Москвой. К тому же есть подозрение, что Сталин прочит Власова на его, Кирилла Афанасьевича, место. Впрочем, может быть, зря он тревожится и опасения его напрасны? Тогда многое может проясниться в разговоре за семейным ужином: заместитель его разомлеет, расслабится, утратит бдительность.

Но разгадать Власова оказалось не так-то просто. Он постоянно сводил разговор на Сталина. Верховный удостоил Власова личной беседой, доверил бывшему комкору Двадцатую армию, принявшую участие в великом сражении.

— И доверие товарища Сталина мы оправдали, — сказал Андрей Андреевич. — Отняли у фашистов Шаховскую, Солнечногорск, Волоколамск, отбросили врага от Москвы.

— Вам, наверно, скучно в новой должности, — пустила пробный шар Евдокия Петровна, радушно потчуя гостя. — Привыкли лично руководить войсками. К тому же известный теперь полководец.

Ход был таким прозрачным, что Мерецков поморщился: переборщила Дуся. Впрочем, она женщина, ей подобное простится, сойдет за непосредственность, что ли. Но Власов будто не заметил подвоха.

— Это верно, такая ипостась, конечно, не по мне, — улыбнулся он, и его грубо вырубленное лицо с большими роговыми очками на крупном мясистом носу несколько помягчело. — Я больше все сам командиром был. Как призвали меня в Красную Армию в девятнадцатом году из Нижегородского университета, так и командую до сих пор. Поначалу, конечно, был рядовым на врангелевском и польском фронтах. Потом курсы краскомов. Так и пошло. Командир взвода, роты, батальона, полка, дивизии…

— Помню, — сказал Мерецков, — в первые дни войны ваша дивизия отличилась в Перемышле. Не отступила ни на шаг, пока немцы не стали обходить ее.