Пин попробовал ослабить путы, но путы не поддавались. Орк, сидевший поблизости, гоготнул и сказал что-то приятелю на своем мерзостном наречии.

– Отдыхай, пока дают, ты, недомерок! – обратился он затем к Пину на всеобщем языке, и звучал он чуть ли не мерзостнее, чем их собственный. – Пока дают, отдыхай! Ножками-то зря не дрыгай, мы тебе их скоро развяжем. Наплачешься еще, что не безногий, соплями и кровью изойдешь!

– Моя бы воля, ты бы и щас хлюпал, смерти просил, – добавил другой орк. – Ох, попищал бы ты у меня, крысеныш вонючий!

И он склонился к самому лицу Пина, обдав его смрадом и обнажив желтые клыки. В руке у него был длинный черный нож с зубчатым лезвием.

– Тише лежи, а то ведь не выдержу, пощекочу немножечко, – прошипел он. – Еще чухнешься – я, пожалуй, и приказ малость подзабуду. Ух, изенгардцы! Углук у багронк ша пушдуг Саруман-глоб бубхош екай! – И он изрыгнул поток злобной ругани, щелкая зубами и пуская слюну.

Пин перепугался не на шутку и лежал без движения, а перетянутые кисти и лодыжки ныли нестерпимо, и щебень впивался в спину. Чтоб легче было терпеть, он стал прислушиваться к разговорам. Кругом стоял галдеж, и, хотя орки всегда говорят, точно грызутся, все же ясно было, что кипит какая-то свара, и кипела она все круче.

К удивлению Пина, оказалось, что ему почти все понятно: орки большей частью изъяснялись на общем наречии Средиземья. Тут, видно, был пестрый сброд, и, говори каждый по-своему, вышла бы полная неразбериха. Злобствовали они недаром: не было согласья насчет того, куда бежать дальше и что делать с пленниками.

– И убить-то их толком нет времени, – пожаловался кто-то. – Прогуляться – прогулялись, а поиграться некогда.

– Тут ладно, ничего не поделаешь, – сказал другой. – Убьем хоть поскорее, прямо щас и убьем, а? Чего их с собой тащить, раз такая спешка. Завечерело уже, надо бежать дальше.

– Приказ есть приказ, – отозвался басистый голос. – ВСЕХ ПЕРЕБИТЬ, КРОМЕ НЕВЫСОКЛИКОВ. ИХ ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОГАТЬ. ПРЕДСТАВИТЬ ЖИВЬЕМ КАК МОЖНО СКОРЕЕ. Что непонятно?

– Непонятно, зачем живьем, – раздалось в ответ. – С ними что, на пытке потеха?

– Да не то! Я слышал, один из них что-то там знает или есть у него при себе что-то, какая-то эльфийская штуковина, помеха войне. А допрашивать всех будут, вот и живьем.

– Ну и что, ну и все? Давайте щас обыщем и найдем! Мало ли что найдется, самим еще, может, понадобится!

– Забавно разговариваете, – мягко сказал жуткий голос. – Пожалуй, донести придется. Пленников НЕ ВЕЛЕНО ни мучить, ни обыскивать: такой У МЕНЯ приказ.

– У меня такой же, – подтвердил басистый голос. – ЖИВЬЕМ, КАК ВЗЯЛИ: НЕ ОБДИРАТЬ. Так мне было велено.

– А нам ничего такого никто не велел! – возразил один из тех, кто начал спор. – Мы с гор прибежали убивать, мстить за наших: все ноги отбили. Вот и хотим убить – и назад.

– Мало ли чего вы хотите, – раздался ответный рык. – Я Углук. Я над вами начальник. И веду вас к Изенгарду самым ближним путем!

– А что, Саруману уже и Всевидящее Око не указ? – спросил жуткий голос. – Мы что-то не туда бежим: в Лугбурзе ждут нас и наших вестей.

– Да как же через Великую Реку, – возразил кто-то. – А к мостам не пробьемся: маловато нас все-таки.

– А вот я переправился, – сказал жуткий голос. – Крылатый назгул ждет-поджидает нас там, на севере, на восточном берегу.

– Может, и поджидает! Ты-то с ним улетишь, прихватишь пленников и будешь в Лугбурзе молодец молодцом, а мы пробирайся как знаешь через эти края, где рыщут коневоды. Не-ет, нам надо вместе. Края опасные: кругом разбойники да мятежники.

– Ага, вместе нам надо, – прорычал Углук. – С вами, падалью, вместе только в одну могилу. Как с гор спустились, так обделались. Где бы вы были, не будь нас! Мы – бойцы, мы – Урукхай! Мы убили большого воина. Мы взяли в плен эту мелюзгу. Мы – слуги Сарумана Мудрого, Властителя Белой Длани, подающей нам вкусную человечину. Мы – посланцы Изенгарда, вы шли за нами сюда и за нами пойдете отсюда, нашим путем. Я – Углук, слышали? Я свое слово сказал.

– Многовато наговорил ты, Углук. – В жутком голосе послышалась издевка. – Ох, как бы в Лугбурзе совсем не решили, что умной башке Углука не место на его плечах. А заодно и спросят: откуда ж такое завелось? Уж не от Сарумана ли? А Саруман-то кто такой, с чего это он свои поганые знаки рисует? Властитель Белой Длани, ишь ты! Спросят они у меня, у своего верного посланца Грышнака, а Грышнак им скажет: Саруман – паскудный глупец, а то и предатель. Но Всевидящее Око следит за ним и уж как-нибудь его устережет.

– "Падаль" он говорит? Про кого – про нас? Слыхали, ребята, они человечину жрут; да не нас ли они едят, не нашу ли мертвечину?

Орки загалдели, залязгали обнаженные мечи. Пин осторожно крутнулся в путах: не будет ли чего видно. Охранники оставили хоббитов и подались поближе к заварушке. В сумеречном полусвете маячила огромная черная фигура – должно быть, Углук, – а перед ним стоял Грышнак, приземистый и кривоногий, но неимоверно широкоплечий, и руки его свисали чуть не до земли. Их обступили гоблины помельче. «Не иначе как северяне», – подумал Пин. Они выставили мечи и кинжалы, но нападать на Углука не решались.