– Как это, а я думал, мы остановимся в Хельмовой Крепи! – сказал Пин. – Куда же ты так торопишься?

– В Минас-Тирит, пока его не захлестнуло войной.

– Ого! А это здорово далеко?

– Далековато, – сказал Гэндальф. – Втрое дальше, чем до столицы конунга Теодена, а до нее отсюда к востоку сотня с лишним лиг, если считать по прямой, как летают посланцы Мордора. Путь Светозара длиннее – посмотрим, кто кого опередит.

На рассвете, часа через три, где-нибудь передохнем – отдых нужен даже Светозару. В горах где-нибудь. Хорошо бы доскакать до Эдораса. Постарайся уснуть! Проснешься – и в глаза тебе блеснет первый рассветный луч на золотой кровле дворца эорлингов. А еще через два дня увидишь лиловую тень горы Миндоллуин и белые стены великой крепости Денэтора в утреннем свете.

Скачи же, Светозар! Скачи, благородный конь, как никогда прежде! Ты возрос в этих краях, ты знаешь здесь каждый камень. Скачи во весь опор! Вся надежда на тебя!

Светозар тряхнул головой и звонко заржал, словно услышал зов боевой трубы. И прянул вперед. Копыта его сыпали искры; ночь расступалась по сторонам.

Пин понемногу засыпал, и ему казалось, будто они с Гэндальфом, неподвижные как изваяния, сидят на каменной конской статуе, а из-под копыт коня в шуме и свисте ветра уносится земля.

– Ну, хозяин, засели мы, что гвозди, – ни туда, ни сюда, – сказал Сэм Скромби. Он стоял подле Фродо, горестно сгорбившись, и без толку пялил глаза в сумрак.

В третий раз смеркалось с тех пор, как они бежали от своих, хотя где там было вести счет дням и часам, карабкаясь и пробираясь по голым обрывистым склонам Привражья, то возвращаясь след в след, потому что вперед уже никакого пути не было, то кружа и кружа на одном месте. Однако ж вперед они все-таки продвигались, держась по возможности ближе к краю путаного, ломаного нагорья. Края у него были отвесные, возвышенные, непроходимые; немо и хмуро взирали обветренные скалы на простершиеся от подножных раздрызганных осыпей гнило-зеленоватые безжизненные болота, над которыми не видать было ни единой птицы.

Хоббиты стояли у скалистого обрыва, далеко внизу серое голое подножие заволокло туманом, а поверху громоздились кручи, упиравшиеся в облака. С востока дул леденящий ветер. Ночь опускалась на болота, мутно-зеленый их цвет менялся на серо-бурый. Далеко справа был Андуин. Днем он нервно поблескивал в лучах робкого солнца, теперь потерялся в бесцветной мгле. Но за реку они не глядели, хотя где-то там были их друзья и светлые земли, населенные людьми. Они смотрели на юго-восток, откуда надвигалась грозовая ночь, где даль была отчеркнута чернотой, как неподвижно склубившимся дымом. Там, между землей и небесами, мерцал ярко-красный огонек.

– Крепко засели! – сказал Сэм. – Одно было место во всем Средиземье, куда нам не хотелось, так теперь на тебе – нам туда и надо! Надо-то надо, а не попадешь, похоже, нас вообще малость подзанесло. Вниз поди-ка спустись, а спустишься – как раз увязнешь по уши в непролазном болотище. Фью! А воняет-то как, замечаете? – Он сопнул.

– Уж как не заметить, – отозвался Фродо, не шевельнувшись.

Он глядел на черный окоем и мигающий огонек.

– Мордор! – едва слышно вымолвил он. – Ну что ж, в Мордор так в Мордор. Поскорей бы только дойти, да и дело с концом!

Он зябко повел плечами: холодный ветер обволакивал густым, тяжелым смрадом.

– Ну ладно, – сказал он, устало прикрыв глаза, – засели мы не засели, а всю ночь не торчать же на уступе. Поищем какое ни на есть укрытие, заночуем, а наутро, глядишь, и выберемся.

– Выберемся, как же, – в такую дыру, откуда и вовсе не выберешься, – буркнул Сэм. – Нет, на утро надежда плохая. Говорю же: не туда нас занесло, отсюда пути нет.

– Да нет, путь-то найдется, – сказал Фродо. – Раз уж судьба мне туда попасть, то кривая вывезет. Другое дело – что это будет за кривая. Сказано было нам: промедление смерти подобно. Всякая оттяжка на руку врагу, а мы вот застряли, и ни с места. Может, нас уже водят на крючке из Черной Башни? Эх, что ни делает дурак, все он делает не так: давно надо было мне оставить Отряд, еще на севере, и обойти Привражье с востока посуху, а там как-нибудь и в Мордор горными тропами. А теперь сам посуди – ну разве мы с тобой сумеем вернуться обратно? По восточному берегу Андуина рыщут орки. Да и всякий потерянный день невозместим. Устал я, Сэм, и, честное слово, не знаю, как нам быть. Еда-то у нас осталась?

– Обязательно осталась, сударь: эти, как бишь их там, путлибы. А кроме них – ничегошеньки. На самом-то деле грех жаловаться: я, когда их впервые отведал, вот уж не подумал бы, что приедятся, а приелись. Сейчас бы ломоть ржаного хлеба и кружку… да ладно, полкружки пивка – это бы да! Волок я, волок свои котелки-сковородки, а что с них толку? И огонь не разведешь – не из чего, и какая стряпня, когда травы и той не сваришь, потому что нет ее, травы!

Они отошли назад, спустились по откосу и подыскали выбоину поуютнее. Закатное солнце потонуло в тучах, настала ночь. Спалось им плоховато: донимал холод, и они ворочались с боку на бок в своем каменном закоулке, стесненном косыми, обкрошенными громадами, с востока хотя бы не дуло, и то спасибо.

– Вы их больше не видели, сударь? – спросил Сэм, когда они, перемогая утреннюю дрожь, сидели в сером сумраке и жевали тоненькие путлибы.

– Нет, – сказал Фродо. – И не видел, и не слышал ничего, вот уже вторую ночь.

– Я тоже, – сказал Сэм. – Бррр! Ну и лупетки, извините за грубое выражение! Но, может, мы и правда от него наконец избавились, от слизняка несчастного. Горлум! Вот попадется он мне, тогда узнает, где у него «горлум»!

– Авось не придется тебе об него руки марать, – сказал Фродо. – Не знаю уж, как он за нами уследил, но, кажется, потерял след – давай вместе порадуемся. На сухих камнях не то что следа – запаха не остается, как он ни принюхивайся.