Шрифт:
– Понял, – сказал я тоже шепотом.
– А я еще только собираюсь ложиться, так что заходите, – указала на книжную полку, – выберите что-нибудь сами…
Я скользнул взглядом по корешкам: Бердяев, Ключевский, Шопенгауэр, Розанов Сартр, Аристотель, Конфуций…
Философствовать в ночи как-то не очень хотелось. И вдруг увидел то, что мне абсолютно точно нужно именно в этом здании:
– Я возьму вот эту…
– «Историю Московского университета»?
– Да, Зоя, хочу узнать о вас больше, так сказать, в интерьере…
– Спокойной ночи, – шепнула она, закрывая дверь. Потом снова открыла и все так же тихо добавила, – будьте осторожны…
– Постараюсь…
Я устроился на стуле. Студенты, время от времени проходящие мимо по коридору, не обращали никакого внимания на не совсем прикрытую дверь. Никто не всматривался в щелку и не замечал меня. Незапертые двери в этом небогатом, несколько искусственном студенческом мирке – дело обыденное. Умы открыты знаниям, души распахнуты новым знакомым. Лишь когда вылупятся студенты из университетского яйца, когда заимеют свои собственные квартиры и дома, когда наполнят их комфортными дорогими вещами, только тогда они научатся, каждый раз входя или выходя, запирать двери на все замки и засовы. А пока, пока незапертая дверь – явление обычное.
Хлебнув чайку, я открыл позаимствованную у Зои книгу:
«Своим рождением Московский университет обязан участию многих персон, но к самым значительным из них, без всякого сомнения, можно отнести императора Петра І, архангельского крестьянина Ломоносова, придворного фаворита Шувалова, императрицу Елизавету Петровну, промышленника Демидова.
До Петра І российское образование развивалось медленно и вяло. Первое высшее учебное заведение в Отечестве учреждено было в 1682 г. царем Федором Алексеевичем. И была это Академия в московском Заиконоспасском монастыре. Следовала она, в основном, традициям богословских факультетов европейских университетов.
Все началось, по большому счету, с Петра І. Когда ему исполнилось 25 лет, он с великим посольством посетил Голландию, Англию, Саксонию, Австрию и Венецию. Учился в тех странах корабельному делу, знакомился с техническими достижениями, с европейским политическим устройством и образом жизни. Благодаря новым взглядам Петра, 4 февраля 1698 г. учиться в Кенигсбергский университет уезжает первый студент из России Иоганн-Деодат Блюментрост – будущий архиатр (главный врач) Российской империи. Следом за ним во времена Петра І получили университетское образование в Европе более 50 россиян.
В 1712 г. Петр І ведет знакомство и общение с немецким философом Лейбницем, во время которого зарождается мысль об учреждении в России императорского университета. В 1717 г. Петр I избран членом Парижской академии наук и им начинается подготовка проекта основания Петербургской Академии наук, которая „такой Академии, которая в Париже обретается, подобна есть”.
По Петровскому разумению, „для распространения наук и художеств в государстве есть два рода учреждений: Университет и Академия. Университет есть собрание ученых, которые обучают молодых людей высшим наукам в том самом виде, в каком они теперь находятся; Академия же есть собрание ученых и искусных людей, которые не только знают науки в их современном состоянии, но и сами стараются через новые изобретения их усовершенствовать и умножить, а обучением других не занимаются. Хотя Академия должна вмещать в себя те же самые науки, как и Университет, и состоять из тех же членов; но в государствах, изобильных учеными, Университеты отделяются от Академий: учебные занятия могли бы отвлечь Академиков от тех размышлений и разысканий, которыми они должны приводить науки в лучшее состояние и тем приносить пользу Профессорам и Студентам; с другой стороны Университет высшими исследованиями своих ученых мог быть отвлечен от главной своей цели – от обучения, и молодые люди в следствие того были бы оставлены”. Предстояло в России „такое здание учинить, чрез которое бы не токмо слава сего государства для размножения наук нынешним временем распространилась, но и чрез обучение и расположение оных польза в народе впредь была”. 28 января 1724 г. указ Сената об учреждении Академии наук был обнародован.
Примером Петру для развития наук явилась, прежде всего, Германия. Французские философы-просветители посвящали себя слишком много политиканству и блистанию в светских салонах, гостиных, и образование той страны носило характер более технический. В Англии же ученые оказались все более кабинетные, узким кругом коллегиальные.
Петру нужны были свежесть, новый подход к развитию науки. И нашел он их в первых образцах современного университета – в германских Галльском и Геттингентском. Ранее при схоластическом обучении полагалось, что истина уже дана и задача профессора лишь в том состоит, чтобы передать ее в неискаженном виде. Но в новом образовании истину можно и должно было искать. Современный профессор побуждает слушателя к тому. И профессор, и слушатель должны стать в процессе познания равными участниками. Слушатели становятся свободны выбирать предмет обучения, направление своего научного исследования, излагать свои мысли с кафедры. В основе нового университетского образования лежит принцип „трех свобод” – преподавания, обучения и исследования. И такое немецкое университетское образование быстро стало популярным, доступным, привлекательным для людей всех сословий и состояний. С одной стороны, оно пользовалось государственной поддержкой, а с другой, было свободно от давления внешних сил – университет самоуправлялся…»
Студенты, бредущие в свои ученые кельи на ночь, проходили мимо комнаты все реже и реже, и я уже почти не отвлекался на них от чтения:
«Итак, через Петра І именно немецкую модель развития университетской науки перенимает в 18 веке Россия. И именно в Германию, в Марбургский университет, едет учиться в 1736 г. один из лучших российских студентов, 25-летний Михаил Ломоносов. Крестьянин-помор, сбежавший из дома и пришедший пешком с рыбным обозом из Холмогор в Москву. Там, представившись дворянином, он поступает в старую академию. Его обман раскрыт, но за успехи в науках Михаила не отчисляют, и более того – в 1735 г. переводят в студенты петербуржской Академии наук, оттуда посылают учиться за границу.
В Германии Ломоносов проявляет себя многими талантами – и в науке, и в питие, и в любви. Физические опыты он совмещает с физиологическими. После одного из застолий Михаил оказывается записанным в солдаты. Бежит на родину. И это не последнее Ломоносова приключение. В научных спорах с немецкими профессорами, преподающими в России, он нередко пускает в ход кулаки. А в 1757 г. пишет „Гимн бороде”:
„Не роскошной я Венере,Не уродливой ХимереВ имнах жертву воздаю:Я похвальну песнь поюВолосам, от всех почтенным,По груди распространенным,Что под старость наших летУважают наш совет.Борода предорогая!Жаль, что ты не крещенаИ что тела часть срамнаяТем тебе предпочтена…”Стихи явили собой сатиру на ханжей-церковников, прикрывавшихся в неблаговидных делишках роскошными бородами. Синод тут же потребовал, чтобы стихотворение „было сожжено через палача под виселицею”, а сам Ломоносов был подвержен жестокому наказанию. Обошлось.
Еще в 1724 году при Петербургской Академии наук, основанной Петром І, были учреждены университет и гимназия для подготовки в России людей научных. Но академические гимназия и университет с такой задачей не справились. И в 1742 г. Ломоносов составляет „Нижайшее доказательство, что в Петербурге нет университета”. Он начинает бороться за открытие в России университета полноправного, образцом которому он видел именно немецкий тип высшего учебного заведения. Там было покончено с принципом сословности: „В университете тот студент почтеннее, кто больше научился; а чей он сын, в том нет нужды”.
В 1747 году Ломоносов пишет „Оду на день восшествия на всероссийский престол Ее Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны”:
„…О вы, которых ожидаетОтечество от недр своихИ видеть таковых желает,Каких зовет от стран чужих,О ваши дни благословенны!Дерзайте ныне ободреныРаченьем вашим показать,Что может собственных ПлатоновИ быстрых разумом НевтоновРоссийская земля рождать…”Но первым помощником в построении университета выдающемуся русскому ученому стала все же не императрица, а ее фаворит Иван Иванович Шувалов. Именно в письме к нему в 1748 г были изложены предложения Ломоносова, которые легли в основу проекта Московского университета…»
Что-то зашуршало за стеной. Я прислушался. Вот снова что-то прошкрябало сверху вниз. Но вряд ли это черный аспирант. Скорее крыса перебегает внутри вентиляции. В старых зданиях этих тварей обычно полно. Я продолжил читать, не обращая внимания на застенные шорохи:
«Уроженец Москвы, Шувалов с ранних лет хорошо знал иностранные языки. С 1749 г. он начал играть заметную роль при дворе императрицы Елизаветы Петровны. В конце своего царствования она сделала его генерал-адъютантом и членом конференции (тогдашнего государственного совета).
В Шувалове соединялись и религиозное воспитание русского человека, и потребности современного образования. Он не только сам любил науку и искусство, с коими ознакомился за границей, но и хотел насадить их в отечестве. И в этом устремлении сблизился Шувалов с Ломоносовым. В начале лета 1749 г. сообщил тому о решении учредить в Москве университет.
Шуваловов и Ломоносов обсуждают проект, спорят. Ломоносов „хотел удержать вполне образец Лейденского с несовместными вольностями”. Шувалову иностранные образцы казались неприменимыми к русской жизни.
„Не мало споров возбудил также вопрос о том, где, в каком месте Москвы быть зданию Университета. Явилось предположение расположить его в самом конце города, близ Земляного вала, у Красных ворот…, ему противополагалось другое, что Красные ворота слишком далеки от наиболее заселенной части города, и что Университет непременно должен быть по возможности ближе к самому ядру города. Это последнее мнение восторжествовало”.
19 июля 1749 Сенатом утверждено „Доношение об учреждении в Москве университета и двух гимназий”, представленное И. И. Шуваловым, с приложением Проекта об учреждении Московского университета. Проект передан на подпись императрице Елизавете Петровне.
В будущем указе о создании университета Шувалов назван „изобретателем того полезного дела”. До самой кончины своей, последовавшей 14-го ноября 1797 года, Шувалов постоянно носил звание Куратора университета. Он пригласил для преподавания первых иностранных ученых – Шадена из Тюбингена и Фроманна из Штутгарта. „Речи Профессорам назначались по его приказанию. Тезисы для студенческих диспутов просматривал и утверждал он. На содержание недостаточных бедных Студентов он послал к покойному Директору Аргамакову тысячу рублей…”
Если бы на проекте не было подписи Елизаветы, то не было бы и университета. Новая 32-летняя правительница, дочь Петра I и Екатерины I Алексеевны, взошла на престол 25 ноября 1741. Она отменила смертную казнь, издала указы о строительстве инвалидных домов и богаделен и при этом жестоко подавляла крестьянские восстания. На смену немецким фаворитам при дворе появились русские и украинские дворяне, заинтересованные в делах отчизны.
В отличие от своего отца, Елизавета благоволила не только к Петербургу, но и старой столице – Москве. В ней она основала новый Университет. 8 августа 1754 г. вышел указ о передаче учреждаемому в Москве университету „Аптекарского дома” у Воскресенских ворот на Красной площади (сегодня на этом месте находится здание Государственного Исторического музея). Неготовность помещения к приему учащихся в текущем году, однако, послужила причиной задержки с официальным утверждением указа об открытии Московского университета.
12-го января 1755 года Елизавета утверждает проект Шувалова „о учреждении вышеобъявленнаго в Москве университета для дворян и разночинцов, по примеру европейских университетов, где всякаго звания люди свободно наукою пользуются, и двух гимназий, одну для дворян, другую для разночинцов, кроме крепостных людей… Число месяца встречается с подобным же числом, когда, по велению Петра, состоялся Сенатский указ об учреждении Академии наук. Кроме того, говорят по преданию, что Шувалов хотел подарить мать свою, Татьяну, в день именин ее, лучшим делом своей жизни, Московским университетом…”
Выбрана была именно Москва, потому что „установление онаго университета в Москве тем способнее будет:
1) великое число в ней живущих дворян и разночинцов;
2) положение оной среди Российскаго государства, куда из округ лежащих мест способно приехать можно;
3) содержание всякаго не стоит многаго иждивения;
4) почти всякой у себя имеет родственников или знакомых, где себя квартирою и пищею содержать может;
5) великое число в Москве у помещиков на дорогом содержании учителей, из которых большая часть не токмо учить науке не могут, но и сами к тому никакого начала не имеют, и только чрез то младыя лета учеников, и лучшее время к учению пропадает, а за учение оным безполезно великая плата дается; все ж почти помещики имеют старание о воспитании детей своих, не щадя иные по бедности великой части своего имения и ласкаясь надеждою произвести из детей своих достойных людей в службу нашу, а иные, не имея знания в науках или по необходимости не сыскав лучших учителей, принимают таких, которые лакеями, парикмахерами и другими подобными ремеслами всю жизнь свою препровождали…
…такие в учениях недостатки реченным установлением исправлены будут, и желаемая польза надежно чрез скорое время плоды свои произведет, паче ж когда довольно будет национальных достойных людей в науках, которых требует пространная наша империя к разным изобретениям сокровенных в ней вещей, и ко исполнению начатых предприятиев и ко учреждению впредь по знатным российским городам российскими профессорами училищ, от которых и во отдаленном простом народе суеверие, расколы и тому подобныя от невежества ереси истреблятся”.
В проэкте об Учреждении Московского Университета определялось:
„§ 1. На содержание сего университета и при оном гимназии довольно десяти тысяч рублев в год.
§ 2… 2) Чтоб сей корпус, кроме Правительствующего сената, не подчинен был никакому иному присутственному месту и ни от кого бы иного повеления принимать не был обязан.
3) Чтоб как профессоры и учители, так и прочие под Университетского протекциею состоящие без ведома и позволения Университетских кураторов и директора неповинны были ни перед каким иным судом стать кроме Университетского.
4) Чтоб все принадлежащие к Университету чины в собственных их домах свободны были от постоев и всяких полицейских тягостей, тако ж и от вычетов из жалования и всяких других сборов…
§ 8. Никто из профессоров не должен по своей воле выбрать себе систему или автора и по оной науку свою слушателям предлагать, но каждый повинен следовать тому порядку и тем авторам, которые ему профессорским собранием и от кураторов предписаны будут.
§ 9. Все публичные лекции должны предлагаемы быть либо на латинском, либо и на русском языке, смотря как по приличеству материи, так и по тому, иностранной ли будет профессор или природный русской…
§ 12. Большим ваканциям в Университете быть два раза в году, а именно: зимою от 18 декабря по 6 генваря, а летом от 10 июня по 1 число июля…
§ 15. И дабы не оставить ничего, что бы могло молодых людей поощрять к наукам, то по однажды в году, а имянно 26 апреля, роздавать им публичные награждения, которые состоять могут в небольшой золотой или серебреной медале с изображением Е. И. В. к наукам милосердия, которой приличную идею по установлении зделать…
§ 21. Которые студенты в Университете науки свои порядочно окончали, и через свое искусство и прилежание заслужили себе порядочные награждения, а притом в своих поступках всегда были добропорядочны, оным давать от Университета аттестаты за подписанием директора и всех профессоров; по которым аттестатам определять желающих в гражданскую службу по приличеству их природы и знания, и делать им протекцию ко ободрению протчих учащихся.
§ 22. Каждый студент должен три года учиться в Университете, в которое время все предлагаемые во оном науки, или по крайней мере те, которые могут ему служить к будущим его намерениям, способно окончать может, а прежде того сроку никого против его воли и желания от наук не отлучать и к службе не принуждать; сверх того, не соизволено ль будет содержать студентов двадцать человек записанных на жалование, чтоб из них в гимназию определять в нижние классы учителями.
§ 23. Всяк желающий в Университете вышним наукам учиться, должен явиться у директора, который прикажет профессорам его экзаменовать, и ежели явится способен к слушанию профессорских лекций, то, записав его в число университетских студентов и показав ему порядок учения, приличный его склонности и будущему состоянию, отослать при письменном виде к тем профессорам, у кого какия лекции слушать имеет; и во ободрение позволено ль иметь шпагу, как и в протчих местах водится.
§ 24. Учащиеся в Университете студенты не должны ни в каком другом суде ведомы быть, кроме университетского; и ежели приличатся в каких-либо непорядочных поступках, то не касаясь до них никаким образом приводить их немедленно в университетский дом к директору, который, смотря по вине, учинит им надлежащий штраф или отошлет к тому суду, до которого такия дела надлежат…
§ 39. Для различения дворян от разночинцев учиться им в разных гимназиях, а как уже выйдут из гимназии и будут студентами у вышних наук, таким быть вместе как дворянам и разночинцам, чтоб тем более дать поощрение к прилежному учению…
§ 42. Всем профессорам, учителям и прочим университетским служителям иметь жительство свое в близости от университетскаго дому и гимназии, дабы в прохаживании туда и назад напрасно время не теряли…”»
Забавно, подумал я, даже в те годы, когда Москва была гораздо меньших размеров, учредители пеклись о том, чтобы время и силы ученого народа понапрасну не терялись в уличных пробках. Хмыкнул себе и продолжил читать:
«7 мая 1755 года состоялась торжественная инаугурация Московского университета. Осенью завершен первый набор казеннокоштных студентов – 30 человек. Жалование каждого студента составляло 40 рублей в год.
Скоро помещение в доме у Воскресенских ворот оказалось тесным, и сенатским указом от 4-го мая 1756 года приказано было приобрести еще дом Главной Аптеки, что на Моховой…»
Где-то в коридоре скрипнула дверь, и я оторвался от книги. Тихие неритмичные шаги. Скрип еще одной двери. Приоткрыв ее, человек, видимо, постоял возле, но не вошел. Опять шаги. Я отложил книгу. Черный аспирант? Это же он, как говорила Лиля, бродит по коридорам, заглядывает в незапертые двери.
Я встал. Мышцы мои напряглись – будем брать. Если не справлюсь сам, то, по крайней мере, шум подниму. На него кто-нибудь из студентов выскочит, поможет черного аспиранта скрутить. Шаги приближаются. И затихают. Он остановился?
Вдруг раздалось негромкое постукивание. Он стучит в дверь? Тогда это не черный аспирант. Чего бы ему так к себе внимание привлекать?
На стук кто-то вышел в коридор. Понимаю, что о чем-то говорят, но слов разобрать не могу. Человек идет дальше. И снова тихонько стучит в дверь. Ждет. Никто не выходит. Снова идет. Стучит. Приближается. Я напрягся. А вдруг все-таки Он?
Из какой-то комнаты выходят, и теперь уже слышу:
– Ты знаешь, который час?
Я глянул – долго же уже читаю – пол пятого. Другой голос: