— Как он попал к вам?

— Есть в Чечне служба безопасности главы администрации, «кадыровцы». Большинство из них — бывшие боевики, которые перешли на нашу сторону под личные гарантии Кадырова. Они верят ему, он сам воевал против федералов. Сейчас у Кадырова под ружьем 4 тысячи человек. Формально все они числятся либо в милиции, либо в стрелковых ротах, а фактически это личная гвардия Кадырова, подразделение, не предусмотренное федеральным законом. Предсказать, как оно может себя повести в будущем, — невозможно.

— А что вы пообещали Даудову?

— Я пообещал ему, что проинформирую все силовые структуры о том, что с этим человеком работает Гудермесское отделение ФСБ. (...)

— Он действительно раскаялся?

— Нет, конечно. И угроза того, что он совершит что-либо противозаконное, остается. Но когда боевик легализован, за ним проще следить. Сегодня задача заключается в том, чтобы вывести боевиков из тени. И ближайшие 15-20 лет спецслужбы будут держать их под контролем. (...) Таких, как Даудов, надо не уничтожать, а переигрывать. С карандашом и бумагой. (...) Хороший воин — три года скрывался. Прошел две войны, очень авторитетен в своем кругу. А после общения с Даудовым я понял, что это во многом несчастный человек, который в свое время был лишен выбора. (...) И еще он мне сказал, что будет жить дома, и если за ним кто-нибудь приедет на бэтээре и в масках, то им не поздоровится. Таких, как Аслан, здесь много. (...) Бог с ним, пусть он ходит с пистолетом и радиостанцией... он на виду, угроза устранена. Нормальный он парень... ну зачем его убивать?

Р. S. У Аслана Даудова есть пистолет «ТТ». Он его любит и сдавать властям не собирается. Когда суд признает его невиновным, этот пистолет официально оформят как личное оружие Аслана. А самого его назначат начальником охраны главы администрации села Нижний Нойбер — территориального подразделения службы безопасности Ахмата Кадырова. Всего с ноября прошлого года федеральным силам сдалось около сотни участников незаконных вооруженных формирований. Половина из них пополнила ряды «кадыровцев» и комендантские стрелковые роты.

Чечня

Михаил Артемов, прикурив сигарету, взялся за вторую статью — «Лесные братья Аллаха».

С окончанием холодов в горной Чечне обычно активизируются боевики. В густых летних лесах им легче и спрятаться, и прикормиться. Каким окажется нынешний сезон — первое лето после референдума? Изменилась ли обстановка на юге республики к лучшему? Мнения чиновников не совпадают с прогнозами военных, чьи подразделения стоят в горах. «Здесь 90% местного населения поддерживает боевиков. В мае нас будут убивать», — заявил корреспонденту «Известий» начальник разведотдела комендатуры Шатойского района Олег Сергеев.

Шатойский район небольшой. (...) Здесь проходят тропы боевиков в Ингушетию и Грузию. Через эту местность до сих пор курсируют банды Гелаева и Умарова. Одновременно на территории района бывает до 150 боевиков.

— 8 февраля этого года у меня командир разведвзвода погиб, — рассказывает начальник разведотдела Шатойской комендатуры подполковник Олег Сергеев. — Подорвали наш БТР возле Харсеноя. А спустя несколько дней покушались на меня. (...) Думаю, нас обстреляли сотрудники РОВД... Но доказать это невозможно. Мы совершим большую ошибку, если отдадим власть местным. Тут либо держать ее в руках, либо прощать боевиков, заигрывать с ними и в конце концов потерять район. Местная администрация нелояльна к федеральной власти.

— Чем вы это можете доказать?

— Разведка ведет учет привезенных в качестве гуманитарной помощи продуктов. И через три-четыре дня мы находим их в схронах у боевиков. (...) Почти всё население либо напрямую поддерживает боевиков, либо им сочувствует, — продолжает подполковник Сергеев.

— А по данным избирательной комиссии, 90 процентов населения приняли участие в референдуме и поддержали Конституцию.

— Референдумом занималась всё та же военная разведка. Я проехал все села, влез в душу каждому главе администрации. Покупал их, как индейцев за стеклянные бусы. В Нихалое прихожу к главе администрации и говорю: референдум — это спецмероприятие. И твои люди должны проголосовать. Выразить, блин, свою волю. Как — мне по барабану, но чтоб в полном составе. Если есть поползновения со стороны боевиков, то скажи. Нету, отвечает, поползновений. А в это время 21 марта, за два дня до референдума, в 10 километрах от Нихалоя взорвали нашу колонну. Погиб пулеметчик. Русский парень. Лежал на дороге брошенный, разорванный минами, никому не нужный. А явка на референдум в Нихалое составила 100 процентов. (...)

Если не учитывать кадровиков, замполитов, тыловиков, то в Шатойском районе не более пятисот федеральных бойцов. В разведвзводе комендатуры тридцать человек.

— И только один женатый, — говорит Сергеев. — И то на нашей же военнослужащей. А ведь какие мужики замечательные... Метр восемьдесят шесть — это у нас самый низкорослый, красавцы, умницы, умеют всё. На 1200 метров в горы влетают быстрее местных. Ну, грубые немного. Война. Я когда сюда с Большой земли приехал, они уже второй год добивали. Мы друг друга поначалу не понимали, как инопланетяне были. Вывел их на первое занятие к рынку, как раз напротив школы. Каждый должен был наблюдать за обстановкой и докладывать в режиме реального времени. Вдруг слышим, кто-то из школьного окна постучал. Оборачиваемся, а там детская ручонка листок к стеклу приляпала: «Долой русских!» Мои бойцы тут же: «Товарищ подполковник, разрешите открыть огонь!» — «Вы что, это ж дети!» — «Да какая разница!» Пошел я к директору школы, поговорил с ним, с детьми поговорил. Короче, был настроен на воспитание, а бойцы — на поражение. И всё-таки они классные пацаны. (...)

— Плохая информация у меня появилась, — говорит Сергеев. — Боевикам поступили деньги. И они направляются в наш район, чтобы эти деньги отработать. Нас будут убивать с 28 апреля и примерно до 12 мая. Даже не знаю, как. Взрывать 152-миллиметровыми артиллерийскими снарядами.

— И много у боевиков таких снарядов?

— Хоть вагонами измеряй. В здешних лесах валяется по три снаряда на каждом квадратном метре. Еще с первой кампании — наши же неразорвавшиеся. Вот на этих наших снарядах нас и будут подрывать.