Шрифт:
— Что вы имеете в виду? — спросил я, уже понимая, что Бах задел какую-то струну в моей душе.
Я не мог сказать точно, что именно во мне откликнулось на его слова. Нечто, о чем я не вспоминал много лет, нечто спрятанное в самом дальнем уголке сердца вновь всколыхнулось во мне лишь накануне вечером, когда я слушал завораживающую мелодию. И когда после играл в шахматы.
— Я хочу сказать, что Вселенная — это великая математическая игра, которая разыгрывается на исполинской доске, — сказал Бах. — А музыка — одна из наиболее чистых форм математики. Любая математическая формула может быть положена на музыку, как я проделал это с формулой Эйлера.
Он пристально посмотрел в глаза математику, и тот мгновение спустя кивнул. Я почувствовал себя несведущим посторонним в обществе двух адептов тайного знания.
— Музыка тоже может быть трансформирована в математические формулы, — продолжал Бах. — И результаты, должен вам сказать, выходят удивительные. Архитектор, построивший Вселенную, несомненно, использовал музыку подобным образом. Она обладает силой создавать вселенные и уничтожать цивилизации. Если вы мне не верите, перечитайте Библию.
Какое-то время Эйлер молчал.
— Да, — сказал он наконец. — В Библии упоминаются и другие архитекторы, чьи истории могут о многом поведать, не так ли?
— Друг мой,—сказал Бах, повернувшись ко мне с улыбкой, — как я уже говорил, ищите и обрящете. Тот, кто понимает строение музыки, поймет и силу шахмат Монглана. Ибо они есть одно.
Давид внимательно выслушал историю, которую рассказал ему шахматист. Когда они приблизились к железным воротам, ведущим во двор его дома, художник повернулся к Филидору в полном смятении.
— Но… что все это значит? — спросил он. — Какое отношение имеют музыка и математика к шахматам Монглана? Что общего они имеют с силой и властью, будь то власть земная или небесная? Ваш рассказ только укрепил мое мнение, что эти мифические шахматы притягивают лишь мистиков и дураков. Мне крайне неприятно слышать, что доктор Эйлер был замешан в эту историю. Из вашего рассказа следует, что он чуть ли не с благоговением относился к подобным фантазиям.
Филидор остановился в тени конского каштана у ворот дома Давида.
— Я изучал этот предмет долгие годы, — прошептал композитор. — В конце концов, поскольку до того я никогда не
интересовался библейской схоластикой, я принялся перечитывать книгу книг, как посоветовали мне Эйлер и Бах. Последний, правда, вскоре после нашего знакомства умер. Эйлер эмигрировал в Россию. И потому мне так и не удалось снова встретиться с этими людьми, чтобы обсудить с ними то, что я сумел обнаружить.
— Что же такое вам удалось выяснить? — спросил Давид, доставая ключ, чтобы отпереть ворота.
— Они намекнули, что поиски следует начинать с архитекторов. Так я и сделал. В Библии говорится только о двух архитекторах. Первым был великий Творец Вселенной — Господь. Другим был создатель Вавилонской башни. Слово «Вавилон» означает, как я обнаружил, «врата Господа». Вавилоняне были очень гордыми людьми. Их цивилизация была самой великой от начала времен. Они создали висячие сады, одно из семи чудес света, и мечтали построить башню, которая была бы высотой до самых небес и упиралась вершиной в Солнце. По-моему, именно эту историю имели в виду Эйлер и Бах.
Когда собеседники миновали ворота и вошли в сад, Филидор продолжил:
— Создателем ее был некто Нимрод, величайший архитектор своего времени. Он начал строительство самой высокой башни, какую только знал мир, но она никогда не была закончена. Вы знаете почему?
— Насколько я помню, ее уничтожил Господь, — ответил Давид, пересекая двор.
— Но каким образом он это сделал? — спросил Филидор. — Он не обрушил молнию, не наслал наводнение или чуму, как обыкновенно поступал раньше. Я скажу вам, друг мой, как Господь уничтожил работу Нимрода. Он смешал языки рабочих. До этого они говорили на одном языке. И Господь поразил этот язык. Он уничтожил слово!
В это время Давид заметил слугу, бежавшего к нему навстречу.
— Какое мне дело до всего этого? — спросил художник с циничной улыбкой. — Хотите сказать, что Господь подобным образом уничтожил цивилизацию? Лишил людей речи? Уничтожил язык? Если так, тогда французам не о чем волноваться. Мы лелеем свой язык, словно он дороже золота!
— Возможно, ваши воспитанницы помогут мне разрешить эту загадку, если они действительно жили в Монглане, — ответил Филидор. — Я верю, что эта сила — сила звучания языка, математика музыки, тайна Слова, при помощи которого Бог создал Вселенную и разрушил Вавилонское царство, — и есть та тайна, которая заключена в шахматах Монглана!