Шрифт:
— Самураи.
Гарик бросил взгляд на Виленкина: ты это слышал?..
— Моя мысль основана на одном наблюдении, — сказал Василий Логинович.
— Любопытно... над кем?
— Над историческими японцами, — сказал Василий Логинович.
— Любопытно, — повторил Гарик, взглядывая на часы.
— И вот что я имею в виду, вот кого точнее: их камикадзе.
Брови Гарика поползли.
— Да, — невозмутимо подтвердил Василий Логинович.
Виленкин надел пальто и стоял посреди комнаты. Василий Логинович продолжил:
— В этом женское: бросаться очертя голову, вместо того чтобы спокойно драться.
— Извините меня, — сказал Гарик, обращаясь ко всем, — но это полная несуразица.
Внезапно он успокоился и заметил, что отец, видимо, плохо исследовал вопрос об исторических самураях и камикадзе. Ничего женского и истерического в их отношении к смерти никогда не было и быть не могло, ибо бесстрастное восприятие смерти воспитывалось у них с младых ногтей. Гарик прочитал небольшую лекцию в доме с осенними зеркалами, с монохромно окрашенным фарфоровым чайником на столе — лекцию о смерти в Японии.
— Один пример: умирает от болезни правитель, семнадцатилетний вассал — недавно, кстати, женившийся — припадает к его стопам, вымаливая дозволение умереть вслед за господином. Ибо не получить разрешения равносильно приговору к позорной жизни.
Василий Логинович вздохнул и сказал, что все это настоящая муть, если уж так захотелось — делай молча. На что Гарик ответил пословицей: смерть без дозволения — собачья. Василий Логинович сказал, что он такой пословицы не знает.
— Это самурайская.
— А я русский. И эти самураи, как в театре, — подвел итог Василий Логинович, — шагу не ступят без ужимок и прыжков.
— Именно ритуал превратил животное в человека, — парировал Гарик.
— Но этот же ритуал может превратить его в куклу, — подал голос Виленкин.
Василий Логинович с благодарностью посмотрел на него. Гарик тоже взглянул на Виленкина и спросил, готов ли он.
— Тогда поехали.
— Ну, жду вас обоих, тебя и маэстро, — сказал Василий Логинович.
— Я только привезу Петра и уеду.
— Завтра суббота?
— Да, но Галке в музшколу.
Василий Логинович нахмурился.
— Может она один раз в трамвае доехать? С мамкой? Или пропустить, невелика беда. Занятий этих будет еще много. А мы посидим втроем, поговорим.
Гарик отрицательно покачал головой.
— У каждого своя Железная леди, — пробормотал Василий Логинович.
Они прошли в сени. С крыльца Виленкин покосился на окно. Василий Логинович сидел, опустив лобастую голову. И тут—то он вспомнил, что за отрывок вызывал из музыкальной шкатулки этот человек: реприза второй части «Героической».
Яблоки цепенели в холодном тумане. Ярко и твердо выступали, круглясь, яблоки.
Они миновали сад, сели в автомобиль, Гарик повернул ключ зажигания. Тронулись. Доехали до колонки и там развернулись. Мимо проплыл сад, дом, — на крыше петух.
Да, тема напора.
Выехали из тополевых врат, из тополевой арки. Гарик достал сигарету, включил зажигалку.
Крест на обочине. Разбился, наверное, кто—то... Хотя на этой дороге в колдобинах разве можно набрать такую скорость?
Поля простирались в туман. Чернели перелески.
— «Мы едим, испражняемся, спим и встаем, — вдруг начал декламировать Гарик. — Таков наш мир. Все, что нам остается кроме этого, — умереть». Иккю.
Шелестели шины.
— Я забыл предупредить, — сказал Гарик, — что может нагрянуть старик. Просто не думал, что действительно приедет. Он последнее время торчит в городе. Хотя поет дифирамбы деревне. Ну а других критикует за расхождение слов и дел, — Гарик взглянул на Виленкина. — Не достал он тебя своими разговорами?
— Твой отец — живой сборник рассказов.
Гарик стряхнул пепел в окно.
— Да, в первый раз интересно.
— Он сказал, что собирается переселиться сюда, в деревню.
По лицу Гарика пробежала нетерпеливая улыбка.
— Пустое. Он боится деревни.
— Почему?
Гарик пожал плечами.
— Мне показалось, твой отец уже ничего не боится, — возразил Виленкин.
— Я тоже всегда так думал, — сказал Гарик.
— Но он же там остался.
— Это очередная ссора с женой. Он приехал, чтобы повидаться с Нянькой.
Виленкин взглянул на него. Вот как? Гарик перехватил его взгляд и усмехнулся.