Особенно трогательно это звучало именно из ее уст. Севастьян же чувствовал себя почти героем. Он плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу и картинно опрокинул голову на растопыренные пальцы.

– Боже! Сколько я перенес! Я петлял, точно заяц! Убегал даже из собственного дома! Больной! Носился по мрачному городу!.. Закурите мне сигарету!

Ни один не кинулся исполнять желание бедолаги. Только Гутя тихонько буркнула:

– Не надо было от нас убегать, вылечился бы…

– Да?! – снова взвился Севастьян. – А как мне лечиться, когда под ухом ревет Лось, а едва я усну, тащится эта! – Он ткнул пальцем в Аллочку. – С подносом, с чаем, с пилюлями! Медсестра, мать вашу! А сама в халате, у которого только одна пуговица – верхняя!

Гутя медленно поднялась и направилась к сестре с явно недобрыми намерениями.

– А я… я хочу Ирине вопрос задать! – громко заявила Аллочка, пятясь от родственницы в сторону выхода. – Отчего это вы вот всех любовниц Рожкина уничтожили, а Гутей побрезговали? Чем эта вам не понравилась?

– Точно… – остановилась Гутя. – И вообще. Как ты возле меня оказалась? Неужели на самом деле захотела замуж за богатого старичка?

– Ага, – поддакнула Аллочка. – И еще нашего деда совращала!

Ирина некоторое время помолчала, потом высокомерно усмехнулась.

– Ну неужели не догадались? Я к вам пришла только после того, как с вами познакомился Севастьян. Конечно, если бы он испытывал к Гутиэре такие же нежные чувства, как к своим прежним дивам, то и ее постигла бы их участь, а там любовью и не пахло…

Аллочка не удержалась и радостно потерла ладошки.

– Во! Я же говорила – не пахнет там любовью… Ты, Гуть, не бычься, это я так за тебя радуюсь, ну что ты живая оказалась…

Но Гутя «бычилась». Она исподлобья посмотрела на Севастьяна и решительно спросила:

– Скажите, Рожкин, чем там пахло на самом деле?

Тот вымученно принялся мотать головой, цокать языком и всячески показывать, что вопросы любви ему с некоторых пор надоели.

– Гутиэра… Господи! Ну конечно, я любил тебя… но как мать! Пойми, ты так похожа на мою маму!

– Не забывай, Гутя, мамочка у него жуткая пьяница была, – услужливо шепнула Аллочка.

Гутя горько усмехнулась и уставилась в окно. Больше всего ей было стыдно, что такая тема обсуждалась при Карееве. И как ее угораздило втюриться в это ничтожество – Севастьяна. А ведь с ней рядом был такой замечательный человек – Кареев. Как знать, может быть, когда-нибудь у них и образовался бы новый, красивый роман… А тут такие подробности. Аллочке же было все равно. Она продолжала с упоением топтаться в душе сапогами.

– Вот вы, Ирина, сказали, что Гутя не вызывала у вашего мужа любви… Кстати, я ей об этом всегда докладывала… но я про другое. Если он ее не любил, зачем вы тогда ее душить полезли?

Ирина снова бешено сверкнула зрачками:

– Не утерпела! Гутиэра сама сообщила мне, что едет в Маловку, я хотела только проследить, чтобы она не лезла куда не следует. А они вдруг взяли и встретились с этим… Рожкин! Ты в родительской избе прятался, что ли?

– Да! – гордо дернул головой тот. – Я прятался там, под цинковым корытом! А потом, когда эта дама… простите, как вас? Анна Ивановна? Когда Анна Ивановна уволокла Гутиэру к себе в дом, я возрадовался, да! Потому что Гутиэра пыталась проникнуть в наш двор! Она могла обнаружить меня под корытом. И только когда Гутиэра Власовна направилась к кладбищу, я покинул убежище!

Ирина развела руками:

– Вот, пожалуйста! Он даже корыто бросил! Как же я могла это терпеть? Они толкались у могилы моей дочери! Они… они не имели права! Тем более – этот! И когда они двое стояли у белого ангела, а эта дура висла у Севастьяна на шее и верещала: «Ах, тебе нельзя волноваться! Не переживай!» – я не вынесла! Ему нечего делать на том кладбище!

– Но у него там мать! – не утерпела Гутя. – Зачем ты хоронила дочь там, где проживал твой ненавистный Рожкин?!

– Да мне наплевать на него было!! А там… Ляна долгое время бегала там со стаей… Может быть, к ней прибегают ее друзья… собаки…

Потом Ирина как-то быстро успокоилась и, чтобы скрыть слезы, язвительно продолжила:

– А по поводу Карпа Ивановича… Дедочек ваш, если вы помните, сам на меня запал. Правда, ему хотелось жениться на молоденькой. Но оказывается, лучше всего молодят любую женщину деньги! Он испытывал ко мне нежные, денежные чувства. Я не могла ему отказать, к тому же он рассказывал мне такое, что вы о себе никогда не расскажете. И мне было очень удобно держать ситуацию под контролем, только и всего.

– Сплетничал, значит, Хоттабыч! – процедила Аллочка и сжала крепкие кулаки.

Кареев поднялся.

– Ну, господа… Надо и честь знать, на улице уже светает. Анна Ивановна, вы вроде милицию вызывали?

– Так точно! – встрепенулась та. – Я их вызывала, а они все одно не нарисовались! Может, в краевой суд позвонить?

– Не стоит, я думаю. Дайте телефончик.

Олег Петрович ушел куда-то в кухню, что-то долго бубнил по телефону, а все старательно прислушивались, но разобрать слов не могли.

– Давайте я вам постели постелю, – вдруг предложила дочь Анны Ивановны.