И наконец, последнее. Некоторые обозреватели, как мы помним, утешались тем, что за Голдуотера «сознательно» голосовали всего 5—6 миллионов американцев. Дальше этого барьера ультристам пройти, мол, не дано. Так говорилось в то время. Но прошло всего четыре года. И правые выставляют своего «чистого» кандидата в президенты, кандидата вне двух основных партий — Уоллеса. Кандидата с откровенно профашистской программой. Он собрал наибольшее число голосов, когда-либо полученных в ходе президентских выборов так называемыми независимыми кандидатами. Никто не должен недооценивать этого факта. Никто не может, опираясь на то, что Уоллес пока еще не мог на равных соперничать с кандидатами республиканской и демократической партий, сбрасывать со счетов реальность неофашистской угрозы в Америке. В 1968 году Уоллес, по его собственным словам, боролся не за Белый дом, а за массовую базу. Этот год был для него репетицией к следующим выборам.

Испуг либеральствующих буржуа, иронизировавших над «угрозой фашизма», оказался настолько сильным, что в США начали поговаривать о возможности краха извечного «политического равновесия» двух партий, так нежно пестуемого американской буржуазией. Этот испуг имел свои основания. За Уоллеса в «чистом виде» проголосовало около 10 миллионов человек. Но эта цифра тоже требует поправки. Ведь многие, кто голосовал четыре года назад за Голдуотера, проголосовали в 1968 году за Никсона.

После открытой пробы сил американские ультра поняли, что победа в «чистом виде» пока не созрела. Начинается собирание сил, их консолидация. В политическую тактику была внесена поправка. Ультраправые решили сосредоточить все внимание на избрании в президенты такой личности, которая бы вполне устраивала их на данном конкретном отрезке истории. Наиболее подходящей фигурой оказался Р. Рейган.

Чувство исторической обреченности определяет политические метания лидеров старого мира. Один из столпов американского неофашизма, генерал Э. Уокер, откровенно заявил: «На нас, экстремистов, в основном производит впечатление то, что способно помочь нам выйти из наших затруднений». Выкарабкаться любой ценой — о большем современная буржуазия не мечтает. Она теряет голову, в панике пытается найти спасение на путях войны и фашизации жизни.

Правые предлагают простые решения, утешительные для национального «я», привлекая тем самым многих из тех, кого угнетает неразрешимость существующих проблем. Простота берет верх.

Иными словами, лидеры американских «ультра» выдвинули авантюристическую по содержанию, но «решительную» по форме программу. В этом они старательно повторяют своих европейских предшественников. Неискушенные люди, воспитанные на слепом преклонении перед силой денежного мешка, перед системой «свободного предпринимательства», увидев прах и крах традиций, которым они поклонялись, теряют почву, и часть растерявшихся и отчаявшихся становится жертвой крайне реакционных демагогов и их простых рецептов.

В начале XX столетия В. И. Ленин охарактеризовал империализм как реакцию по всем направлениям. В полемике с оппортунистами II Интернационала, в частности с К. Каутским, он дал глубокую критику реформистских концепций, которые идеализировали буржуазную демократию, игнорировали глубинные процессы, неизбежно ведущие в условиях империализма к перерождению буржуазного парламентаризма в различные формы тоталитарного правления. Сторонники теорий «чистой демократии» выступали со злобными нападками на ленинские выводы. Они, надо полагать, и не подозревали, что трансформация буржуазного государства в эпоху империализма может привести к возникновению такой античеловеческой формы правления, как фашизм.

Нарастание правых тенденций внутри страны, консолидация реакционных сил, прорыв их к власти оказали прямое влияние на международную политику США. Идеология панамериканизма с самого начала была достоянием крайне правых. Она переплеталась с национализмом, расизмом, шовинизмом, джингоизмом, щеголяла консерватизмом во всех его исторических обличьях.

В маккартизме — тугой узел имперского мышления и действий правого лагеря США. Здесь — исходная точка послевоенных консервативных течений, стремившихся позднее — в 60—80-х годах — овладеть рулем американской внешней политики, направляя ее в единственно возможном, по их мнению, направлении — к сохранению и упрочению американского господства в мире, к мировой гегемонии. Во времена маккартизма была до предела, можно сказать, до абсурда доведена и классово-политическая цель «Pax Americana» (мира по-американски) — антикоммунизм, антисоветизм.

Конечно, сопряженность имперского подхода и антикоммунизма родилась в среде американских правых задолго до того, как сенатор Дж. Маккарти возник в качестве нового «мессии» антикоммунизма дома и на международной арене. Но никогда, должно быть, ранее в американской политической элите имперская идея не была так четко и неразрывно связана с антикоммунистической, антисоветской ориентацией внешней политики США. Сегодня это надо вспомнить, чтобы понять эволюцию американской внешней политики под натиском крайне правых сил в 70—80-х годах.

Американский консерватизм, в том числе и в сфере внешней политики, явление многослойное, исторически менявшееся в организационном плане, а иногда и по своему составу. Разделение его на отдельные «этажи», фракции, сменяющие друг друга течения весьма условно. Взаимопроницаемость, взаимовлияние, наследственность и преемственность почти всегда превращают правых в США в более или менее единый исторический массив. Но различать, видеть разные пласты и ипостаси правых, особенно во внешнеполитической идеологии и практике США, можно.