Шрифт:
Тогда задают вопрос Язову: «Дмитрий Тимофеевич, Горбачев говорит, что про собственность он ничего не знает, ни про Якубовского, а вы?» Ну а Язов не мог сослаться на неведение, на каждой странице была его подпись.
«Как-то сижу у себя в кабинете, — припоминает Язов, — а туда заходит Якубовский».
Такое впечатление, будто кабинет министра обороны — общественный сортир, куда может войти каждый, заплатив 20 копеек.
«Я не растерялся и направил его с этим письмом к начальнику Генерального штаба Моисееву», — говорит Язов. Подтекст такой: Моисеев должен был похоронить все предложения Якубовского в юридическом отделе Министерства обороны, а он, такой-сякой, все перепутал и расписал генералам, которые, естественно, восприняли это как руководство к действию.
Историю с поездкой Димы в Германию Язов рисует в тех же тонах: «А потом я узнал, что Якубовский летал на моем самолете. Я летаю редко, а самолет должен налетывать какое-то количество часов, вот и повезли Якубовского».
Ну что сказать? Все — сплошная случайность, результат игры каких-то потусторонних сил. Знакомясь с этими «откровениями», Дима невольно вспоминал слова Мюллера из романа Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны»: «Я верю в случайность, но я верю в доказательную случайность. Почему, Штирлиц, на одном из десяти миллионов чемоданов в Берлине, и именно на том, где русская „пианистка“ хранила свой передатчик, оказались отпечатки именно ваших пальцев?»
Лукьянов проявил интерес к предложениям Якубовского. Он даже отправил документы в парламентский комитет, который, в свою очередь, счел инициативы достойными внимания. Но дело застыло на мертвой точке. И тогда Лукьянов все-таки пошел к Горбачеву. «Этого человека надо отправить подальше», — хитроумный генсек ещё тогда распознал, что Якубовский — бомба замедленного действия, которую лучше убрать с глаз долой.
Все говорили: «Уезжай», передали слова Лукьянова, что Якубовский «попал на периферию политической игры», и если он хочет уцелеть, то должен исчезнуть годика на два-три. Что испытал при этом Дима? Пожалуй, ничего, кроме чувства легкой брезгливости, безотчетно возникающей у каждого нормального человека при виде банки с тараканами.
Опять, как это бывало не раз, он почувствовал себя в одиночестве. Да, была мама, которой Дима безмерно доверял, братья, друзья, но в сложившейся ситуации не у кого было просить совета. Приходилось самому принимать решение.
У Димы был знакомый — министр Агрохима — Николай Михайлович Ольшанский, бывший второй секретарь Сумского обкома партии, бывший заместитель заведующего отделом ЦК КПСС и бывший советник в Афганистане, награжденный там за личное мужество. В свое время, работая в Союзе адвокатов, Дима оказал Ольшанскому небольшую помощь. Был обычный хозяйственный конфликт, которому МВД пыталось придать характер уголовного дела. В отличие от других адвокатов, готовых любую ситуацию рисовать в самых мрачных красках, лишь бы выбить гонорар, Дима довольно быстро разобрался в сути проблемы.
Когда Николай Михайлович узнал, что Якубовскому нужна помощь в трудоустройстве за границей, он даже не стал особо вникать в детали. У Агрохима было совместное предприятие в Швейцарии, куда Дима и получил назначение.
В день отъезда, как обычно, надо было переделать массу дел. За машиной Якубовского неотступно следовала «наружка».
Улетал он налегке, рассчитывая в скором времени вернуться обратно. Он считал, что поступил по-джентльменски, выполнив какие-то правила игры, что пройдет время, и эти люди, оценив его поступок, позовут обратно.
Начинался швейцарский период жизни Дмитрия Якубовского. И об этой полосе его биографии я знаю не очень много. Но, видимо, именно там Дима добился невероятных успехов в бизнесе.
Цветочная улица
Почему-то все русские, попадая в Берн, начинают искать Цветочную улицу (Blumenstrasse). В голове звучит незабываемая «Я прошу, хоть ненадолго…», в воображении мелькают кадры из «Семнадцати мгновений весны». Так где эта улица? Где дом, из окна которого бросился несчастный профессор Плейшнер?
Дима, оказавшись в Берне, тоже отправился на поиски Цветочной улицы. Он не знал, что такой улицы в Берне никогда не было. Но Якубовский не был бы Якубовским, если бы он не дошел в этом вопросе до сути.
В городском справочном бюро не особо удивились вопросу. Похоже, они слышали его не раз. Только поинтересовались: «Вы русский?». — «Да». — «Опять русский, — констатировали невозмутимые швейцарцы. — Все русские почему-то ищут эту улицу. Они там с ума посходили?»
Ну откуда им было знать, что по Штирлицу у нас действительно сходили с ума, и когда показывали сериал, улицы буквально вымирали. Даже показатели преступности снижались до нуля. А эпизод с профессором Плейшнером, которого так трогательно сыграл ныне покойный Евгений Евстигнеев, был одним из лучших в фильме.
Случай на границе
Первое время в Швейцарии Дима откровенно скучал. Кипучая натура требовала деятельности. Сотрудники фирмы, в которую направили Якубовского, явно не понимали, зачем он здесь нужен. В конце концов, его просто «сплавили» в горное местечко. Наверное, этот городок был горнолыжным раем, но лыжи — не Димина страсть. Языка он тоже не знал. Чтобы извлечь хоть какую-то пользу, он принялся совершенствовать навыки вождения, петлял по горам как сумасшедший. Пару раз он был на волосок от смерти.