Тревожный ветер военного океана 1944 года, казалось, дохнул в лицо каждому. И каждый ощутил его дыхание, в котором предугадывались далекие бури.

Все было очень торжественно; казалось, что после речи Бекетова не хватает какого-то одного простого слова, которое могло бы рассеять эту не совсем подходящую к такому моменту суровость.

И Прохор Николаевич первым чокнулся с Артемом:

— Смотри, — сказал, — не обижай ее!

Ирина Павловна протянула свою рюмку к Вареньке:

— За вашу любовь, девушка.

Всем стало вдруг легко и весело, как и должно быть на свадьбе. Раздались приветственные возгласы, прерываемые зычным голосом Вахтанга:

— В Грузию к нам… В Грузию после войны… Ждать буду, вах!

— Го-орь-ко-а! — поддержал своего командира Чугунов, сохраняя при этом на лице подобающее боцману достоинство.

Артем и Варенька повернулись лицом друг к другу.

— Ну? — спросила девушка, покраснев.

— Что «ну»? — отозвался Артем.

— Нас ждут.

«Порядка не знает, — думал Платов, — первый раз замуж выходит». И он крикнул:

— Целоваться надо, чего тянуть-то!

— Горько!.. Горько! — раздалось вокруг.

И скоро за тесным столом, когда все гости уже подружились между собой, голоса слились в один нестройный гул, в котором было нельзя разобрать, что говорит сосед, а Рябинин, к великому ужасу жены, уже стягивал с плеч свою куртку, кричал:

— Артем, ты сидишь ближе, открой окно — духота!

Ирина Павловна шепотом журила простака мужа:

— Никакого уважения к жениху, ты совсем не понимаешь, что делаешь. Поставь стопку, не держи ее в руке!..

Прохор Николаевич только улыбался в ответ:

— Так ведь он свой парень, подумаешь: окно попросил открыть. А стопку поставлю, все равно пустая…

Боцман Чугунов, часто поправляя усы надушенным платком, налегал на закуску, но пил мало — в море скоро. И за командиром своим следил:

— Товарищ старший лейтенант, вам бы это… того, хватит, как бы сказать.

Вахтанг смеялся:

— Я, старшина, кавказец и сам не люблю пьяных.

Платов, обхватив голову широкими ладонями, присматривался к тому, как разнообразно вели себя люди, и по его улыбке было видно, что он отдыхает среди этого свадебного гомона, беспорядочных тостов и требовательных выкриков «горько!». Отдыхает от качающейся доски, по которой бегал ежедневно над бурлящей в пропасти рекой; отдыхает от учебных стрельб и гранатометания, от головокружительной высоты скал, по которым взбирался, как альпинист, с полной выкладкой бойца за плечами, — от всего того, что ему приходилось делать, готовясь к боям в Заполярье.

Среди шумных гостей торжественно притихшие жених и невеста казались даже малозаметными, и взоры гостей обращались к молодым только тогда, когда Бекетов провозглашал очередной тост за благополучие нового семейного очага. Тогда гости наперебой кричали «горько», чокались через стол друг с другом, и Варенька снова целовалась с Артемом, который под общий шумок говорил девушке:

— Да ты не смущайся, ведь они знают, что не будь их — мы бы все равно целовались…

И вдруг, совсем неожиданно, кто-то настойчиво постучал в дверь с лестницы. Варенька слегка побледнела, опустила рюмку с вином.

Платов пошел открывать дверь, а Пеклеванный сказал:

— Интересно, кто бы это мог быть?

— Это… Мордвинов, — ответила Варенька, — я пригласила его тоже…

Но вошел не Мордвинов, а рассыльный матрос. Остановившись в дверях и положив бескозырку на сгиб локтя, так что все видели на его ленточке надпись: «Северный флот», он отчетливо произнес:

— Капитан третьего ранга Бекетов!

— Есть, — ответил командир «Летучего», привычным жестом застегивая крючки на воротнике кителя.

— Вам, — и матрос протянул конверт.

Бекетов быстро прочел записку, оглядел своих офицеров:

— Товарищи, на миноносец! А вам, лейтенант Пеклеванный, я разрешаю прибыть на борт через полчаса. Извините…

И все ушли, оставив их вдвоем. Артем снял с руки часы, положил их перед собой среди недопитых рюмок и сказал:

— Посиди со мной, Варенька…

Она села, доверчиво прижалась к нему.

— Ну вот, — сказала, — а мне Кульбицкий дал целых два дня.

Помолчали.

— Мордвинов так и не пришел, — вдруг вспомнил Пеклеванный. — Странный он…

— Да, странный, — согласилась Варенька и перевернула часы циферблатом вниз. — Я не могу так, — сказала она, — стрелки бегут очень быстро!..

Когда они вышли на улицу, с залива тянуло холодом.

— Завтра, наверное, выпадет снег, — сказал Артем.

— И ты уже будешь далеко!..

— Море большое, Варенька.

— Большое, Артем.

— Ты проводишь меня до пирса?

— Конечно…

Раскачивались у пирсов строгие, закованные в серый металл корабли; стылая вода жадно облизывала их борта, ветер доносил запахи машинного масла. В эту ночь они казались Вареньке почему-то живыми существами, и она даже ощутила то родное, знакомое по «Аскольду», тепло, которое исходило от них.