— Это ты правильно сказал, — приподнимая меня за шиворот, кто-то прогудел сзади. — Злить меня опасно. Себе дороже будет.

— Вот и я о том говорю.

Изловчившись, я лягнул его ногой в пах и, пользуясь короткой передышкой, схватил стоящую у стены лопату. Орудуя ею как примкнутым штыком, я пошел в атаку, воинственно при этом тявкая. Он же только посмеивался, нехорошо и свинцово глядя мне в глаза. И все-таки пару раз его удалось звездануть, причем один удар пришелся по плечу, и по логике вещей его левая рука должна была повиснуть плетью. Но именно через эту руку я и полетел, сначала разглядывая хмурое февральское небо, а потом заснеженный бетон дворика. Бетон был корявый, и в одном месте в него вмерз прутик. Этот прутик почему-то приковал мое внимание. Я внимательно его разглядывал, ожидая, когда парень начнет делать из меня котлету.

— Ну, что разлегся, старый козел? — почему-то не желая продолжать истязание, спросил он. — Вставай! Ты, кажется, куда-то собрался? Куда? Говори, или отрежу уши, — пообещал он так обыденно и спокойно, что я сразу ему поверил.

— В город, куда же еще? — вытирая разбитое лицо, ответил я.

— Как ты здесь оказался?

— А куда бы пошел ты, если бы у тебя вырвали тачку прямо из-под задницы?

— Пригнал я твою тачку, за воротами стоит.

— Спасибо. Я могу быть свободен?

— Мог бы быть, если б не совал свои козлиные роги куда не просят.

— Я же не специально, — захныкал я, с удовлетворением понимая, что он принимает меня за случайно попавшего сюда дачника. — Сам же виноват, нечего чужую машину хватать.

— Заткнись, козел, угораздило же тебя сюда припереться. Что с тобой делать?

— Отпустить.

— Не смеши меня, дядя! Лопухнулся, так сиди и не вякай.

— Очень хорошо, сам виноват, а на других хочешь отыграться.

— Закрой крикушку и помалкивай. Если бы ты не знал, что эта дура здесь заминирована, то и разговоров бы не было, мотай на все четыре стороны, а теперь вопрос стоит по-другому. Свидетели мне не нужны. Придется мне тебя устранить.

— За что? — невольно воскликнул я, решительно протестуя против такого произвола.

— Кабы было за что, то вообще бы убил, — заржал дебил, довольный своим остроумием. — Ладно, пока поживи, я подумаю, — оценивающе на меня посмотрев, разрешил он. — Может быть, ты мне даже пригодишься. Пошел в парник, да смотри, не дергайся там.

Увидев мое бесславное возвращение, Татьяна загрустила и разревелась, чем вызвала у своего дружка вспышку необъяснимой ярости.

— Молчи, сука, добром тебя прошу. Если хочешь выбраться отсюда живой, сиди тише мыши. Тварь паскудная, и на этот раз хотела на чужом горбу в рай заехать. Не получилось. Принимай своего посыльного. — Свирепея, он свалил меня с ног в опасной близости от своей адской машины, если, конечно, таковая была. — Козел! Вставай! — последовала новая команда. Он прислонил меня к обогревательной батарее и тонким телефонным проводом связал руки. — Учти, в случае повреждения кабеля твои яйца окажутся на Марсе. Так что сиди, как индийский Будда. А я тем временем подкреплюсь и подумаю, что с тобой делать.

С этими словами он протащил конец провода куда-то под цветочный куст и, провозившись еще некоторое время, щелкнул тумблером.

— Ну, вот и порядок, теперь вы у меня под очень надежной охраной, теперь вы охраняете сами себя, а это самая верная гарантия.

— Дима, — из георгинов несмело пискнула Татьяна, — ты нашел Галину Григорьевну?

— Дозвонился, на операционном столе она.

— Как на столе, она уже… — чуть не выдала нашу тайну Русова.

— Вот так, на столе. Кто-то, дай Бог ему здоровья, ножичком ее почикал. Такая же, как и ты, шалава. В субботу еще пырнули, то-то я не мог дозвониться.

— А что же с ней? Как она? Боже мой, да что же это делается!

— Заглохни, у нее все нормально, говорят, просто внутренний шов разошелся. Теперь хочешь не хочешь, а придется ждать до завтра. Пока она оклемается. Ладно, отдыхайте, камикадзе. Пойду свой рыдван вытаскивать. Он мне еще может здорово пригодиться.

— Дим, — робко подала голос женщина, — я кушать хочу.

— Попроси у дяденьки, может, он тебя накормит. — Довольно заржав, парень закрыл дверь.

— Сволочь, какая сволочь! — бессильно завыла цветочница. — Мразь подколодная. А вы тоже хорош, не мужик, а одно название. Могли бы ему как следует врезать.

— Есть народная мудрость, которая рекомендует попавшему в дерьмо индивидууму не чирикать, — тихо и проникновенно ответил я. — Может быть, теперь в спокойной и теплой обстановке вы мне дорасскажете, что у вас с ним произошло?

— Какая теперь разница, Господи, не могу больше, уже всю задницу отсидела. Вот сейчас возьму и встану, и все проблемы будут решены.

— Не надо, — мягко попросил я. — Вы не одна и обязаны прислушиваться к мнению окружающих вас товарищей. Нет ничего хуже женского эгоизма. Так на чем мы там с вами остановились? Кажется, на том, что вас выпустили на свободу и вы на радостях сразу же позвонили своему миленку. Так?

— Дура потому что, — вздохнув, ответила Татьяна и продолжила грустные воспоминания: — Он прикатил за мной на своем драндулете, и мы поехали в баню «У лесного царя». Там я первым делом хорошенько помылась, немного отдохнула, ну а дальше сами понимаете.

— Понимаю, предались греху и блуду.

— Если вам угодно, то назовите это так. Радостно балдели и веселились до десяти вечера и уже совсем было собрались домой, но тут черт меня дернул рассказать ему кое о чем…

— Не стесняйтесь, я в курсе всех ваших дел, Галина тоже сообщила мне об эфемерных богатствах вашей тетушки.