Так какой же катаклизм должен заставить человечество оглянуться на себя?

Я сижу в домодедовской лётной гостинице и мучаюсь сомнениями: вылетать или не вылетать на Норильск.

Норильск закрыт, там бушует циклон. Нет ни видимости, ни подходящего по ветру коэффициента сцепления; общая метель, позёмок, снежная мгла, низкая облачность. Но по прогнозу через четыре часа начнётся, должно начаться улучшение: должен пройти холодный фронт, а за ним ожидается поворот ветра по полосе. Если похолодает, то после расчистки полосы на ней улучшится коэффициент сцепления, и боковой ветер уложится в норматив.

Но с Карского моря идёт новый циклон. Я наблюдаю за ним ещё со вчерашнего дня. Когда по первой программе показывали новости, а за ними — прогноз погоды, над Карским морем нарисовали циклон. Кружочек такой, а в нем буква «Н» — низкое давление.

Я пасу этот циклон с вечера. Я жду новый прогноз в вечерней программе. Жена отвлекает — я машу рукой: не мешай… Я ловлю смещение.

— Вот, ещё только завтра рейс, а ты уже полетел…

Да, я уже полетел. Я все-таки лётчик. Ну а девушки — потом.

Утром, перед тем, как сесть пассажирами в Ил-86 и лететь в Москву под те норильские рейсы, я захожу в штурманскую, набираю на компьютере погоду Норильска, потом захожу к синоптикам и ищу на карте погоды заветный циклон. Заодно обсуждаем со специалистами судьбу того циклона, что третий день бушует в Норильске. Ну, с ним все ясно… что ничего не ясно: северные циклоны капризны. Но я хоть вижу конкретно, как стоят фронты, куда смещаются.

Тот, интересующий меня, с Карского моря, стоит совсем не там, где досужий вымысел «Метео-ТВ» воткнул его вчера. Но где-то плюс-минус тысяча километров — да. И на том спасибо.

По прилёту, в Домодедове захожу к синоптикам. У них на карте Норильск затерян в правом верхнем углу… провинция… и фронты там обозначены синей полоской окклюзии; это значит, что они уже слились и циклон заполняется… и вообще, дался вам этот циклон — вон уже новый перевалил через Урал.

Я-то знаю ту окклюзию. Она сейчас мордует норильскую тундру: там глухо. Там чёрная пурга. Но норильские синоптики разложили эту окклюзию на два аккуратных, один в другом, местных циклончика. Колдуя над их фронтиками — каждый всего-то километров по семьсот, — они, с учётом местных особенностей, гор Путорана, прогнозируют смещение и связанные с ним изменения погоды. И вот цифры этих изменений лежат передо мной на тумбочке.

Я не вижу тех фронтиков. Но по цифрам расшифровываю, что раз ожидается поворот ветра от юго-западного к северо-западному, то это — холодный фронт. Зная особенности холодного фронта, я всей душой жду его прохождения.

Думается, можно было бы проскочить между этим фронтом и следующим за ним вторичным холодным фронтом. Но скорее всего Норильск закроется очисткой полосы, и если удастся вылететь, то — значительно позже расчётного времени, а там на подходе — тёплый фронт нового циклона, и по потокам видно, что он развернёт ветер снова на боковой, юго-восточный, а полоса там — с южным курсом.

Как только тёплый фронт установится вдоль Енисея и упрётся в невысокие горы Путорана, так вдоль него, с юга на север, к центру низкого давления задует ровный, до 20 м/сёк, ветер. И поднимется метель, и наступит то, что и сейчас цифрами лежит передо мной на тумбочке: ветер 160 градусов 13 — 17 м/сёк, видимость 250, по ОВИ — 900, общая метель, вертикальная видимость 60, температура —15, коэффициент сцепления 0.32.

Чтобы вылететь, мне надо, чтобы совпало сразу несколько факторов. Кроме лётного прогноза к моменту моего прилёта, необходимо, чтобы полосу расчистили от снега и дали на ней не менее 0.35, а ветер по прогнозу был бы такой, чтобы боковая составляющая его не превышала допустимую для этого коэффициента, и ещё на метр меньше.

Эти ограничения, «на метр меньше», введены недавно указанием из министерства, которое приняло меры в связи с тем, что там недавно сели на обочину сразу пять бортов. Пришла разгромная телеграмма, где говорится, что в Норильск раньше-то летали одни красноярцы да внуковцы, так они и не допускали нарушений, а сейчас летают все кому не лень, а опыта нет…короче — ограничить условия посадки… причём, всем — и красноярцам в том числе.

0.32… 0.35… Эти сотые доли коэффициента добываются упорным трудом аэродромных служб и официально утверждаются на каждые несколько часов руководителем полётов, который иной раз, чтоб пропустить борт, берет на себя — и чуть-чуть, на сотку, увеличивает, если, допустим, ветер чуть не подходит. Либо чуть, на пять градусов, изменяет показания ветра… все равно ведь ветер чуть гуляет по направлению… И то, не всякий на себя возьмёт: оно ему надо… Но есть люди, кто, заботясь о деле, работая на грани, делят ответственность с капитаном, надеясь на его лётное мастерство и опыт. Я таких людей уважаю. Это — Диспетчеры с большой буквы.

А топлива для тех снегоочистительных машин в аэропорту не густо. И когда метёт — а метёт там ползимы, — полоса и не чистится. Ветер надует — ветер и сдует. И вылижет.

Чистят потом, когда снегопад утихнет и ветер подвернёт так, что есть смысл чистить, чтобы таки сел самолёт.

Я удивляюсь, поражаюсь, восхищаюсь мужеством норильчан. Полоса в Алыкеле таки расчищена; я на нерасчищенную полосу там не садился никогда, а летаю туда тридцать лет.

Конечно, Алыкель это не Шереметьево. Тех, московских, парижских, амстердамских — много; норильский — один такой. Но московские обставлены обтекателями: туда и на запасной-то не сядешь, если нет минимума погоды 200/2000, хотя системы обеспечивают 30/400. Москвичи хранят свой покой.