— Тогда какого дьявола ты притащил ее в мой шатер?

— Вам полагалось... э-э... почувствовать к ней влечение, но не удовлетворять его.

— Ну, так ты будешь разочарован. Меня нисколько не влечет к ней, понятно? И даже если бы влекло, дело кончилось бы в точности так же: я сверху, а она...

«Подо мной» хотел он сказать, и это было бы верно. Пусть даже Рейна не влекло к девчонке, ему понравилось ощущение ее тела под ним. У нее были стройные бедра и длинные ноги, а рот, который он успел попробовать, был самым нежным из всех, что ему приходилось целовать. Рейн посмотрел на этот рот еще раз, пока он был так близок и доступен для обозрения. Припухшие яркие губы вздрагивали при каждом глубоком, шумном вдохе. Глаза, по-прежнему очень темные, были влажны. Пока Рейн наблюдал, единственная слезинка скатилась по щеке.

— Пожалуйста, командир! — воскликнул Талиазин, поиходя в неистовство, совершенно ему не свойственное. — Вы ведете себя недостойно! Вам бы следовало сначала поухаживать за ней...

Рейн мысленно произнес витиеватое ругательство. Замеченная им единственная слезинка каким-то образом резко остудила его пыл.

— За такими, как она, не ухаживают — ими пользуются! — отрезал он и поднялся, одним движением подняв девушку на ноги. Он толкнул ее Талиазину с такой силой, что она почти упала на оруженосца. — В следующий раз, когда тебе взбредет в голову привести ко мне шлюху, сначала убедись, что она в своем уме!

Рейну и в голову не могло прийти, что за сюрприз ожидает его в следующую секунду.

Девушка сжала руку в кулак, размахнулась и больно ударила его прямо по носу. Ощущение было совершенно такое, как будто камень из катапульты попал прямо в голову. Боль буквально взорвала его лицо изнутри. Кровь хлынула потоком, сразу залив весь перед его рубашки, перехлестнула через ладонь, которую Рейн прижимал к пульсирующей ране посередине лица. Сквозь красный туман (боли или бешенства?) он слышал, как девушка кричит ему:

— Чтоб ты сгнил в аду! Чтоб первым отгнил твой язык, мерзкая ты, надутая жаба! Я не шлюха!

Всю жизнь Рейн по праву гордился своим завидными самообладанием. Чувства, считал он, приносят только проблемы и страдания, порой даже убивают в буквальном смысле. Не то чтобы у него было какое-то правило на этот счет, но он не забывал случаев, когда его пронзали кинжалом и мечом, оглушали дубинкой и даже поджигали, как случилось однажды. И каждый раз он сносил это хладно— кровно, с достоинством... потому, быть может, что никому, ни единой живой душе, до сих пор не удавалось в кровь разбить ему нос! Он был в ярости и не мог справиться с собой. Ему хотелось убить проклятую сучонку!

Оруженосец окаменел у входа, крепко сжимая руку девушки повыше локтя. Рейн крадущимся шагом двинулся к ним, не обращая внимания на кровь, которая стекала по подбородку. Не отпуская девушку, Талиазин прикрыл ее собой и вцепился свободной рукой в занесенную руку своего командира.

— Не может быть, чтобы вы запятнали себя убийством женщины!

— Очень даже может! — злобно ответил Рейн.

Однако красный туман у него в глазах постепенно рассеивался.

Кровью, казалось, был забрызган весь шатер. Рейн попробовал запрокинуть голову, но горячие струйки потекли в уши и под волосы. Тогда он решил остановить кровотечение, прижав к носу рукав рубахи. Идея оказалась не самой лучшей, так как тонкий льняной материал сразу промок насквозь, причем кровь все равно продолжала течь с таким упорством, словно Рейн был забитым на бойне животным. Рубаха уже окрасилась в красный цвет до самого пояса.

— Избавь меня от нее, — сказал он оруженосцу безжизненным голосом. — И на этот раз сделай так, чтобы она точно не вернулась.

Талиазин открыл рот, но промолчал, встретив ледяной взгляд командира.

— Если ты не знаешь, куда ее деть, могу кое-что предложить. Например, сунь ее в мешок, добавь штук пять камней потяжелее и утопи, как котенка. А еще лучше, продай ее в сарацинский бордель.

— Это невозможно! — ахнул Талиазин.

— Вот тут ты, пожалуй, прав. Даже неверные не заслуживают такого наказания! Что ж, тогда... тогда закопай ее где-нибудь... нет! Найди самую гнилую лодку, которая течет, как решето, и отправь это создание поплавать в открытое море. Короче говоря, что бы ты ни сделал с ней, сделай это на совесть. Я хочу, чтобы наши дороги никогда более не пересеклись. — Тут Рейн сплюнул кровью. — Господи, откуда ее столько?

— Надеюсь, ты истечешь кровью насмерть! — сказала девушка со смехом.

Рейн снова запрокинул голову и произнес очень спокойно и внятно:

— Талиазин, почему она все еще здесь?

— Милорд, прежде чем я уйду, вам следует кое-что узнать об этой девушке. Дело в том, что она...

— Я ничего не желаю знать о ней.

— Она — дочь Оуэна, князя Гуинедда.

— Господи Иисусе!

Рейн снова осторожно опустил голову и убедился, к своему великому облегчению, что кровотечение наконец прекратилось. Теперь он посмотрел на девушку совершенно иным взглядом, заметив то, что до сих пор ускользало от его внимания: изысканность черт лица, отличающую благородную кровь; деликатную белизну рук, не знавших работы на ветру и горячем солнце; высокомерный наклон головы, который обычно бывает у тех, кто привык отдавать приказы, а не повиноваться. Он и раньше считал, что девчонка на редкость привлекательна для шлюхи, теперь же решил, что она прекрасна. Впрочем, прекрасным выглядит каждый, чья цена составляет три его веса в серебряных (или даже золотых!) монетах.

— Дочь Оуэна...

— Я же сказала, что я не шлюха. — Девушка надменно вскинула подбородок, на что Рейн не обратил никакого внимания.

— Ты уверен?.. — протянул он, переводя взгляд с нее на Талиазина.

— Уверен, командир. Мне кажется, я понимаю ход ваших мыслей, и он мне очень не нравится.

— Нет, это ж надо... уму непостижимо! За эту чертовку можно получить выкуп в целое состояние! — воскликнул Рейн, когда до него наконец дошло, какие возможности сулит присутствие девушки в его шатре.