Шрифт:
Я молчал. Она повернулась и взглянула мне в глаза, прочла в них правду, поднялась с колен, выпрямилась в полный рост и, дрожа, уцепилась за меня.
— Он не мертв? Он не мертв? — шептала она и трясла меня, как ребенок, пытающийся заставить взрослого понять его как следует. — О, скажите, что он не мертв…
— Не могу, — мягко ответил я, — потому что он действительно мертв.
— Нет! — сказала она, безумно глядя перед собой и подняв к лицу руки, как помешанная. — Вы не понимаете — а ведь вы же доктор. Вы не понимаете…
Она остановилась, рыдая про себя и переводя взгляд с красивого лица мальчика на меня. На него было жалко смотреть; оно производило жуткое впечатление. Но боль за девушку преобладала в моей душе.
Затем я вдруг услышал какой-то звук, который я раньше не слышал в домах, где жил Фу Манчи, — звук приглушенного гонга.
— Скорее! — Карамани схватила меня за руку. — Наверх! Он вернулся!
Она побежала по лестнице к балкону; я следовал за ней по пятам. Темнота укрывала нас, толстый ковер поглощал звуки наших шагов, иначе нас бы наверняка обнаружил тот, кто вошел в комнату, которую мы только что оставили.
Это был Фу Манчи.
В желтом халате, с неподвижным лицом, с нечеловеческими зелеными глазами, по-кошачьи сверкавшими еще до того, как на них упал свет, он осторожно прошел мимо гор подушек и склонился над кушеткой, где лежал Азиз.
Карамани заставила меня присесть на корточки.
— Смотрите! — прошептала она. — Смотрите!
Доктор Фу Манчи пощупал пульс мальчика, которого я всего лишь минуту назад объявил мертвым, и, подойдя к высокому стеклянному шкафу, вынул оттуда длинногорлую колбу из гравированного золота, а из нее в пробирку с делениями накапал несколько капель янтарной жидкости, незнакомой мне. Я глядел во все глаза и заметил, до какого уровня поднялась жидкость. Он набрал ее в шприц и, опять склонившись над Азизом, сделал укол.
И тогда все чудеса, которые приписывали этому человеку, стали реальностью. С благоговейным трепетом я признал его волшебником, как это сделал бы любой другой врач на моем месте, обследовавший Азиза. Я наблюдал, затаив дыхание, за тем, как мертвец оживал! На его оливковых щеках заиграл румянец, мальчик пошевелился, поднял руки над головой и сел, поддерживаемый китайцем.
Фу Манчи позвонил в какой-то спрятанный колокольчик. Вошел отвратительный человек с желтым лицом, изуродованным шрамом, неся поднос, на котором стояли чаша с какой-то дымящейся жидкостью, по-видимому суп, нечто, выглядевшее как овсяные лепешки, и бутыль с красным вином.
Когда мальчик, не проявляя никаких необычных симптомов, а ведя себя так, как если бы он только пробудился от нормального сна, приступил к трапезе, Карамани осторожно увлекла меня за собой по проходу в комнату, в которую мы сначала вошли. Сердце у меня упало, когда мартышка прыжками промчалась мимо нас на руках в нижнюю комнату в поисках своего хозяина.
— Видите, — сказала Карамани трепещущим голосом, — он не мертв! Но без Фу Манчи он для меня мертв. Как я могу оставить Фу Манчи, если в его руках жизнь Азиза?
— Вы должны достать мне эту колбу или часть ее содержимого, — приказал я. — Но скажите, как он добивается этого подобия смерти?
— Я не могу вам сказать, — ответила она. — Я не знаю. Что-то в этом вине. Через час Азиз будет опять в том же состоянии, в каком вы его увидели. Но смотрите…
Открыв маленькую шкатулку из черного дерева, она вытащила склянку, до половины наполненную янтарной жидкостью.
— Отлично! — сказал я и сунул склянку в карман. — Когда самый удобный момент схватить Фу Манчи и вернуть к жизни вашего брата?
— Я дам вам знать, — прошептала она и, открыв дверь, поспешно вытолкнула меня из комнаты. — Он сегодня вечером отправляется на север, но вы этой ночью не приходите. Быстрее! Быстрее! По коридору. Он может меня позвать в любой момент.
И так, со склянкой в кармане, содержащей мощный препарат, не известный западной науке, и с последним долгим взглядом в глаза Карамани, я вышел на узкую аллею из дома, где царили таинственные душистые ароматы, к зловонным берегам низовьев Темзы.
ГЛАВА XXII
МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ НА СЕВЕР
— Мы должны без промедления устроить нападение на дом, — сказал Смит. — На этот раз мы уверены в нашем союзнике…
— Но мы должны сдержать свое обещание, — прервал я.
— Петри, этим ты можешь заняться сам, — сказал мой друг. — Я посвящу все свое внимание Фу Манчи, — сурово добавил он.
Он ходил взад-вперед по комнате, сжимая в зубах почерневшую трубку так, что на его квадратной челюсти выступили желваки. Бронза его лица, которой он был обязан бирманскому солнцу, оттеняла яркость серых глаз.