При блеклом предвечернем свете Алисия попробовала по очереди: смотреть телевизор, читать рыхлый французский роман, начатый еще неделю назад, рассматривать индонезийские маски в холле… Все силы она пустила на то, чтобы и близко к себе не подпустить воспоминания, не попасть к ним в плен, развлекать себя всякими пустяками: она приняла душ, почистила несколько кальмаров, просмотрела воскресное приложение к газете, спустилась в киоск за сигаретами, хотя в кармане у нее лежала почти целая пачка. Возвратившись, Алисия увидела у себя на кухне сеньору Асеведо, которая тщательно протирала тарелки и пару больших блюд, которые уже дня четыре лежали в раковине и мешали ею пользоваться. Старушка занималась этим делом с таким видом, словно ничего более естественного, чем стоять в соседской кухне с тарелкой в руках, не бывает. На столе покоилось что-то, завернутое в фольгу.

— Лурдес, вы опять за свое? — едва сдерживая раздражение, проворчала Алисия. — Видать, только и ждали, пока я выйду за дверь, чтобы проскользнуть сюда? Да?

— А с тобой иначе нельзя, детка. — Сеньора Асеведо смотрела на нее голубыми глазами. — Спроси я тебя, не надо ли чего, ты бы от всего отмахнулась. А теперь посмотри — на кухне все блестит. А Бласу я велела проверить трубу под умывальником, помнишь, ты что-то такое говорила…

— Спасибо, Лурдес, но, право, не стоит вам так утруждать себя. — Алисия обнаружила под фольгой замороженную фасоль, слоеные пирожки и целый арсенал крокетов крупного колибра. — А это?

— Это ты должна съесть, детка. И без разговоров.

— Но, Лурдес! — Такое внимание было Алисии в тягость. — Послушайте, Лурдес. Вы знаете, как я вам за все благодарна, но я и вправду могу кое с чем справиться сама, прекрасно могу.

— Та-та-та, — сеньора Асеведо словно отталкивала от себя слова Алисии кулачками. — Ты ведь сейчас просто не в состоянии ничего делать, я-то знаю. Тебе надо отдохнуть, успокоиться — и отпуск этот твой тоже очень кстати. Так что не спорь и все-все съешь. Вот, погляди, какой замечательный сок.

Изуродованная морщинами рука указала на высокую и узкую банку, стоявшую на верхней полке. Из нее пробивался наружу резкий запах незрелых апельсинов.

— А откуда вы знаете, что я взяла отпуск? — вдруг спросила Алисия.

— Вчера сюда приходила твоя подруга, та, что с крашеными рыжими волосами. — Лурдес помахала рукой вокруг головы, словно хотела покрасить белый пух на своих висках.

— Мамен.

— Нет. Не Мамен. Она назвалась Марисой. Позвонила раза два-три в твою дверь и стала ждать. Ну, понятное дело, я вышла поздороваться.

— Мариса? С крашеными волосами?

— Да, Мариса. Мы немного поболтали. И она рассказала о твоем отпуске и о том, что принесла тебе траву для настойки или еще для чего-то, бог его знает. Она обещала зайти попозже.

— Это было вчера, Лурдес?

— Ну, вроде бы вчера. — Старушка задумчиво подняла глаза к потолку.

— А почему вы не сказали мне об этом раньше?

— Ох, детка, сама подумай, — на мгновение голубой взгляд словно полыхнул огнем, — где мне упомнить всех, кто сюда приходит, да еще тебе успеть рассказать… Как-то приходил твой шурин. Очень симпатичный парень, а как похож на Пабло, бедняжку нашего.

Дон Блас тем временем находился в ванной и вел сложные археологические изыскания: встав на карачки, он шарил рукой внизу под умывальником, что-то подкручивал, что-то прочищал. Пабло, бедняжка наш. Итак, призрак возвращался, передышка нарушалась самым глупейшим, но и самым неизбежным образом, ведь, как ни крути, естественный ход событий или разговоров не мог не вывести ее к этой теме. Словно роковой запрет невольно становился магнитом, притягивающим к себе любую беседу, любой поступок, и бесполезными оказывались все меры, предпринятые, чтобы продезинфицировать память или хотя бы подрезать ей крылья. Так называемая «новая жизнь» проходила через испытание прошлым, через мучительную таможню, где все, что Алисии так хотелось утаить, непременно требовали к предъявлению. И тем не менее надо было рискнуть — бежать, если угодно, прыгать и даже перелезть через колючую проволоку, чтобы на другой стороне дышать свободно, чтобы поверить: отныне можно жить, не оборачиваясь назад. Что ж, попробуем!

— Вот и готово. — Дон Блас поднялся на ноги и похлопал ладонями по кожаной куртке, — Ничего особенного, все дело в проклятом стыке. Он тут не слишком надежный, дочка, так что вызывай время от времени сантехника.

— Зачем мне сантехник, когда рядом есть вы, — улыбнулась Алисия.

— Да. — Старик вернул ей улыбку. — Как бы мне хотелось зарабатывать на жизнь такой вот работой, тогда мы, глядишь, и поправили бы чуть-чуть свои дела. Ведь с нашей пенсией…

Он неспешно собрал инструменты, разложенные на крышке унитаза, и, фыркая, пошел к себе, прихватив роман С. С. ван Дайна «Преступление в Кеннеле». Оставшись одна, Алисия принялась мазать лицо кремом. И тут же увидела на раковине коричневый футляр. Там лежали очки с толстыми стеклами — если надеть их, все вокруг сильно увеличивается и закручивается цветными завитушками. Алисия попробовала походить в очках, но глазам предстали лишь плывущие круги, размытые очертания и желтая пена, которая никак не желала оседать. Четверть часа спустя дон Блас вернулся за очками: вечно он их где-нибудь забывает. Непонятно почему Алисии стало жалко расставаться с очечником и очками; порой ей хотелось, чтобы реальность выглядела иначе, пусть даже превратившись в клубящийся пепельный туман, как реальность, увиденная через стекла этих очков.

Он пару раз натужно кашлянул, чтобы известить о своем присутствии, и через две-три минуты сеньор Верруэль вынырнул из маленькой дверцы, скользнув к прилавку со зловещей элегантностью вампира. Бледные, как у покойника, руки снова принялись листать тетрадь, а единственный глаз отыскивал нужную запись. Тетрадь опять исчезла в ящике. Как и в прошлый раз, воздух отравлял едкий запах серы, отчего ноздри Эстебана нервно затрепетали. Ему показалось, что явился он не ко времени и что великан занимался вещами куда более важными, чем обслуживание клиента. Но сеньор Берруэль прервал его раздумья.