— Стоять! — коротко и зло бросил Шовшур-аскер.

Аранки натянули поводья, аж кони присели на задние ноги.

Замерли. Стрелы по-прежнему наложены на луки. Достаточно одного неверного жеста, одного подозрительного слова и...

— Храбрые аскеры! — проговорил русоголовый. — Славные степные воины! Слыхал я, старейшины ваших родов говорят: враг моего врага — мой друг. Не правда ли? — Он сделал выразительную паузу. Усмехнулся. — Уважаемый аскер, прикажи воинам, которые заходят ко мне и моим людям со спины, остановиться. Иначе многие матери в кочевьях аранков будут оплакивать сыновей.

— Дье бо! ( Ну да!) — недоверчиво воскликнул Шовшур.

— Хочешь проверить? — недобро прищурился волшебник.

— Бучай!!! — Если возникала необходимость, Шовшур-аскер мог перекричать скачущий табун или степной буран. — Стой, Бучай!

Русоголовый кивнул одобрительно. Продолжил:

— Может, поговорим, сойдя с коней, у костра?

— Почему я должен говорить с тобой, северянин?

— Потому, что я предлагаю тебе военный союз.

— Йах! Зачем мне союз с тобой?

— Ты слишком непонятлив для водителя десятков аскеров...

— Сердце лисицы, жало гадюки! — Улуу-меге поравнял пегого лохмача с вороным Шовшур-аскера. — Зачем ты явился, земное воплощение Муус-Кудлу?

Волшебник внимательно оглядел сухого скуластого старика, продубленного солнцем и ветром бескрайней степи. Скривился. Выплюнул перекошенными губами:

— Песья кровь! Ты заплатишь за свою наглость!

Он стремительно выбросил вперед правый кулак, раскрывая его ладонью к Улуу-меге.

Шаман вылетел из седла. Перекатившись через круп пегого, грянулся о землю. Вскочил, потирая ушибленное плечо.

— Сдохни, стервятник!

Улуу-меге присел, словно намереваясь прыгнуть на врага и вцепиться ему в глотку скрюченными от ярости пальцами. Его окутало розоватое сияние — как будто малую толику крови растворили в ключевой воде. Шаманы, последовавшие за ним в поход, восхищенно зашумели. О таком в степи лишь сказки рассказывали да пели шастры. Сам Шовшур-аскер никак не ожидал от худосочного Улуу-меге подобной прыти. Едва заметное сияние свидетельствовало об огромном количестве волшебной силы, которой сумел воспользоваться шаман. Обычно лишь посвященный в тайное знание мог наблюдать магический поединок, но не простой воин.

Перед грудью Улуу-меге начало возникать прямо из воздуха призрачное копье. Не легкий дротик, который можно метать во врага, и не пика для конной сшибки. Тяжелое копье с окованным сталью древком, широким листовидным наконечником, дающим возможность не только колоть, но и рубить. Подобные копья не в чести среди воинов-степняков. Лишь герой преданий, легендарный прародитель аранков Нюурун-тойон, сражаясь против Муус-Кудулу, пользовался им. Не потому ли Улуу-меге, обозвав чужого колдуна земным воплощением владыки Нижнего Мира, прибег к древнему оружию?

Шаман стягивал из стылого воздуха капельки тумана и дождинки, остужал их и соединял в ледяное копье. Длинное, острое, смертоносное.

Чтобы создать оружие, ему потребовалось совсем мало времени. Мужчина не успел бы и чашу араки осушить...

А потом копье рванулось вперед, в грудь презрительно опустившего уголки губ северянина.

Чужак остановил колдовство Улуу-меге так же легко, как останавливал перед этим молнии его учеников. Просто сгустил воздух вокруг вначале до вязкости воды, потом сметаны, а потом и камня.

Шаман-аранк видел это столь же хорошо, как вошь, ползущую по рукаву шапана. И понимал, что, расправляясь с ним, русоволосый затратит не больше времени, чем на убийство вши.

Покорность судьбе не в обычаях кочевников, но сила солому ломит. Только надежда сохранить остатки чести и боязнь потерять лицо перед чамбулом соплеменников заставляла Улуу-меге сопротивляться. Он напряг все силы, чувствуя, как от натуги обрывается что-то за грудиной, и толкал, толкал копье льда в сердце врага. Глаза его налились кровью, жилы на шее и на висках вздулись черными жгутами.

И ему удалось!

Копье подвинулось вперед. Вначале на ладонь, потом на локоть, на аршин...

Шаманы одобрительно загудели, даже Шовшур-аскер стиснул рукоятку плети, переживая за соплеменника.

Северянин оскалился, его тоже охватило сияние. По-прежнему поднятая ладонь вдруг сжалась в кулак, который крутнулся и прянул вперед. Будто в рукопашной схватке.

Ледяное копье подскочило вверх на добрых полторы сажени, закрутилось, как сабля в руках удальца-асекра, и полетело в обратном направлении, ударив Улуу-меге под коленки. В некоторых становищах гаутов, близких к горам, детвора играет в похожую игру, сбивая старые, выбеленные ветром черепа врагов длинными палками. Старейшины аранков такое глумление над останками — пусть даже и вражескими — не одобряли, и игра не прижилась. Даже в своенравном и жестоком клане Росомах.