— Нет, спасибо. Не надо меня лечить. Я пойду на работу; мне сейчас только и остается, что работать круглые сутки и про все забыть.

— А ты сможешь работать? — с сомнением спросила Машка. — Ты на себя посмотри в зеркало. А если Игорь к тебе на работу придет, что ты будешь делать?

— Этого еще не хватало, — испугалась я.

— Может, тебе у меня полежать денечек? — с надеждой спросила Маша.

— Нет, Маш. Представляешь, что со мной будет, если я останусь одна и буду обо всем этом думать? Нет уж, лучше я пойду на работу. Там народ, некогда будет скулить.

— Ну ладно, уговорила, но вечером ко мне. Встретить тебя?

— Я тебе позвоню.

— А этому своему Синцову скажи, что теперь он как честный человек должен на тебе жениться.

«Да уж, Синцову надо сообщить о случившемся в первую очередь, — подумала я. — Учитывая его жгучий интерес к моему семейному положению, ему это будет очень интересно».

По дороге на работу я рассмотрела ситуацию под другим углом и, стыдно сказать, испытала заметное облегчение. Ведь Игорь сам сорвал с меня обручальное кольцо, которое самолично надел мне

На палец восемь лет назад под звуки марша Мендельсона. Я его с тех пор не снимала ни днем ни ночью. А он сорвал его и выбросил, и кричал при этом, что я недостойна его носить. (Я осмотрела безымянный палец на правой руке: он посинел и распух.) Значит, он сам хотел развода, и это не моя инициатива, я-то как раз старалась сохранить семью.

Оправдание получилось кривое, потому что факт адюльтера с опером Горюновым имел место. Это плохо вписывалось в концепцию моих стараний по сохранению семьи.

В этом месте рассуждений меня объял ужас: странно, что до моего мужа не дошли еще разговоры о моем романе с Горюновым; страшно подумать, что будет, если ему кто-то хотя бы намекнет на это. И тут же я опомнилась: все, хватит, больше мне не надо ничего бояться.

Несмотря на то, что я потратила все содержимое своей косметички, чтобы заретушировать следы страстей, и чувствовала себя безразлично-спокойной, в прокуратуре не было человека, который не задал бы мне вопроса: а что случилось? Горчаков же и Стас вели себя как близкие члены семьи у постели умирающего. Они увели меня в кабинет к Лешке, заварили чай, стали меня отпаивать и осторожненько расспрашивать. Получив исчерпывающую информацию, Горчаков позвонил Андрею, сказал ему, что тот — чудовище и что из-за него я развожусь с мужем, в общем, напугал бедного Синцова до полусмерти, и тот пообещал срочно приехать.

К тому моменту, когда Синцов явился в прокуратуру, новость о моем уходе от мужа обсуждали уже повсеместно. Все были предупреждены: если мой муж появится в конторе, сведения о моем местонахождении ему не сдавать и вообще постараться меня эвакуировать незаметно для него. Это, конечно, была идея Горчакова; это в его духе, он любитель разрабатывать и проводить войсковые операции.

Войдя в кабинет Горчакова, Андрей остановился у порога, виновато глядя на меня, и проникновенно сказал:

— Маша, прости меня, пожалуйста! Я полный идиот, я ведь знал твоего мужа, но не подумал, что у тебя могут быть такие неприятности! Ну прости!

— Ладно, Андрюша, это все мои проблемы, ты-то тут ни при чем.

— Но это же все из-за меня?

— Да нет, не из-за тебя, не это, так другое бы случилось.

— Чем я могу тебе помочь? Хочешь, я пойду к твоему мужу и все ему объясню?

— Нет уж, вот этого не надо. Он все равно тебе не поверит, только подеретесь еще. И вообще, давайте сменим тему. Как сказала моя одноклассница Шнайдер, когда обсуждали контрольную по физике: «Хватит говорить о противном, давайте поговорим о чем-нибудь приятном: у кого есть глисты?»

Все вежливо посмеялись, но лица оставались напряженными.

— Ну что, ребята, за время вашего отсутствия тут произошли эпохальные события, — сказал Летка. — В пятницу у меня аттестация на должность начальника отдела по надзору за милицией.

Как говорится, немая сцена.

— Ну, Леша, поздравляю! — наконец сказала я. — Я за тебя очень рада, хотя, скажу откровенно, мне будет тебя не хватать.

— Да ладно, я же не на Камчатку уезжаю, а всего лишь в аппарат перехожу. А знаете, почему я согласился? Потому что буду теперь на равных с этой гнидой Недвораевой; представляете, она идет по коридору в городской и здоровается со мной, а я отворачиваюсь и мимо прохожу!

— Боже, ну и детский сад! — поразилась я. — А кстати, что за пожар такой с твоим назначением? Еще в пятницу все было тихо, а должность начальника милицейского отдела пустует уже полгода, и никому это глаза не мозолило.

— Не знаю, в пятницу действительно ничто не предвещало. А в понедельник в три часа меня вызвали к Асташину, сказали, что мне надо расти, пообещали звезду еще одну на погоны и велели к утру среды представить аттестацию. Шеф, рыдая, написал, вчера отвезли. Ну, если подходить объективно, расти мне действительно надо, что ж я, так и сдохну в следственном ярме?