— Я мог бы спросить вас, какую долю наследства уплатили бы нашему племени вы, если бы нашли, что сокровище осталось без охраны, а мы все — убиты.

— Правильный вопрос, — возразил Бард. — Но вы живы, а мы — не грабители. И потом, богатый всегда может просто пожалеть бедняка, оказавшего ему дружбу в трудный час. И остальные мои вопросы остались без ответа.

— Я уже сказал, что не вступлю в переговоры с вооруженными воинами у моей двери. И меньше всего — с воинами Лесного короля, которого не вспоминаю добром. В этих переговорах им нет места. Уходите же теперь, пока не полетели наши стрелы! И если захотите говорить со мною слова, то сначала отправьте Эльфов обратно в их Лес, а тогда вернитесь, но сложите оружие, прежде чем приблизиться к моему порогу.

— Король Эльфов — мой друг, и он помог Людям Озера в их беде, хотя у них на это не было никаких прав, кроме права дружбы, — ответил Бард. — Мы дадим вам время раскаяться в своих словах. Призови свою мудрость, пока мы вернемся! — Тут он ушел и вернулся в лагерь.

Не прошло и нескольких часов, как знаменосцы вернулись, и трубачи выступили и заиграли сигнал.

— От имени Эсгарота и Леса, — возгласил один, — говорим мы с Торином Дубовый Щит, сыном Траина именующим себя Королем Горы и требуем обдумать все, что было ему сказано, или стать нашим врагом. Как самое меньшее, он должен отдать двенадцатую долю своих сокровищ Барду, убившему Дракона, наследнику Гириона. Из этой доли Бард сам окажет помощь Эсгароту; но если Торин хочет дружбы и уважения окрестных стран, какие воздавались его предкам, то он и сам уделит что-нибудь в помощь Людям Озера.

Тут Торин схватил свой роговой лук и пустил стрелу в глашатая. Она вонзилась ему в щит и осталась там, трепеща.

— Если таков ваш ответ, — вскричал глашатай, — то я объявляю Гору осажденной! Вы не выйдете из нее, пока сами не потребуете переговоров о мире. Мы не подымем оружия против вас, но оставляем вас вашему золоту. Можете съесть его, если хотите!

С этими словами глашатаи умчались, оставляя Карликов обдумывать положение. Торин рассвирепел настолько, что никто не отваживался возразить ему, если бы даже захотел; но, в сущности, с ним соглашались почти все, кроме разве старого, толстого Бомбура, да Фили и Кили. Что до Бильбо, то ему весь этот поворот событий был совсем не по душе. С него было уже достаточно Горы, и быть осажденным в ее недрах ему совсем не улыбалось.

— Все здесь провонялось Драконом, — ворчал он про себя, — и меня тошнит от этого. А крам — тот попросту становится мне поперек горла!

Глава 16. «ТАТЬ В НОЩИ»

Потянулись медленные, скучные дни. Многие из Карликов занимались тем, что складывали и приводили в порядок сокровища; и вот Торин заговорил о Сердце-Камне, лучшем кладе Траина, и горячо просил их искать его по всем закоулкам.

— Ибо Сердце-Камень, любимый камень моего отца, — сказал он, — сам по себе дороже целой реки золота, а для меня он дороже всякой цены. Этот камень из всех сокровищ я объявляю своим, и отомщу всякому, кто посмеет, найдя, утаить его.

Бильбо слышал эти слова и испугался, и стал думать о том, что будет, если камень найдется — в свертке старого тряпья, служившего ему подушкой. Однако он не сказал ничего, ибо — по мере того, как дни становились всё тоскливее — в голове у него начал возникать некий план.

Так прошло какое-то время, и вот вороны принесли весть, что Даин, во главе более чем полутысячи Карликов, спешит от Железных Холмов и находится уже в двух днях пути от Дола, идя с северо-востока.

— Но они не могут подойти к Горе незамеченными, — сказал Роак, — и я боюсь, что в долине будет битва. Я не назову этого совета добрым. Хотя эти Карлики — грозное войско, но они едва ли смогут победить армию, осадившую вас; а если и смогут, то что вы выиграете).

Следом за ними идут зима и снег. Чем вы будете кормиться, без дружбы и расположения окрестных стран? Сокровища могут стать вашей гибелью, хотя Дракона уже и нет в живых.

Но Торина это не тронуло. — Зима и снег будут мучить равно и Людей, и Эльфов, — ответил он, — и шатры в пустыне могут оказаться для них плохим жилищем. Когда мороз и мои родичи начнут теснить их, то они, быть может, станут сговорчивее.

В эту ночь Бильбо решился. Небо было черное, без луны. Как только совсем стемнело, он забрался в угол внутренней ниши, как раз у ворот, и вытащил из своего свертка веревку и завернутый в тряпку Сердце-Камень. Потом он поднялся на гребень стены. Там был только Бомбур, так как очередь сторожить дошла до него, а Карлики держали только по одному сторожу.

— Ну, и холодно же! — сказал Бомбур. — Хотел бы я, чтобы у меня здесь был такой костер, как там, в долине!

— В помещении довольно тепло, — заметил Бильбо.

— Конечно; но я должен оставаться здесь до полуночи, — недовольно проворчал толстяк. — Плохо наше дело! Я, конечно, не смею спорить с Торином, — да отрастет его борода еще длиннее; но он, по-моему, всегда был чересчур жестким.

— Почти таким же жестким, как эти камни, — сказал Бильбо. — Мне надоели все эти каменные туннели и лестницы. Я многое дал бы, только чтобы почувствовать траву под ногами.

— А я дал бы многое, чтобы почувствовать глоток чего-нибудь крепкого у себя в горле и чтобы получить мягкую постель после доброго ужина.

— Этого я вам дать не могу, пока мы в осаде. Но я давно уже не стоял на страже и могу сменить вас, если хотите. Мне нынче не спится.

— Вы славный товарищ, Бильбо Баггинс, и я с радостью принимаю ваше предложение. Если увидите что-нибудь важное, прежде всего разбудите меня, пожалуйста! Я лягу во внутренней нише слева, недалеко отсюда.

— Ступайте! — сказал Бильбо. — Я разбужу вас около полуночи, а вы сможете разбудить очередного стража.