Когда мы отдыхали у источника, один старик, по имени Ах-тек-унс (Маленький Карибу), решил заняться гаданием и через некоторое время заявил, указывая в определенном направлении, что там находится большой отряд воинов сиу, будто бы приближающийся к нам. Обойдя этот отряд справа или слева, мы, дескать, свободно пройдем в их страну и застанем в деревнях одних женщин. Но если врагам удастся подойти к нам и завязать бой, то все мы можем лечь на месте. Та-буш-ша сделал вид, что полностью доверяет предсказанию, но предводитель маскегов и все его воины только посмеялись.

Недовольные начали роптать, а некоторые индейцы даже открыто поговаривали о том. чтобы оставить А-гус-ко-гаута и вернуться в свою страну. Однако в течение нескольких последующих дней ничего особенного не произошло, если не считать того, что наши разведчики увидели вдалеке индейца, бросившегося наутек, как только он заметил их. Отсюда мы решили, что это воин из отряда сиу.

Как-то утром мы натолкнулись на стадо бизонов, как раз когда запасы пищи у нас совсем истощились. Поэтому несколько молодых индейцев начали преследовать животных. После встречи с индейцем сиу мы передвигались только ночью, а днем скрывались. Но тут маскеги разрешили своим юношам преследовать бизонов среди белого дня без всяких предосторожностей и открыть стрельбу. Это дало повод Та-буш-ше осуществить намерение, ради которого он, очевидно, и примкнул к нам: посеять раздор в нашем отряде и заставить А-гус-ко-гаута отказаться от похода.

В нашем лагере царило теперь изобилие, и мы устроили праздничный пир, на который собрались все воины. Когда все насытились, Та-буш-ша поднялся и обратился к воинам с речью. «Вы, маскеги, — сказал он, — не воины, хотя, как утверждаете, и пришли издалека, чтобы напасть на сиу. А теперь сотни ваших врагов бродят около нас, но вам никогда не удастся обнаружить хотя бы одного из них, пока они сами не нападут и не перебьют вас». После такого вступления он сказал о своем решении отделиться от отряда, у которого такой плохой предводитель, и вернуться домой вместе со своими воинами.

С ответом ему выступил Пе-цью-о-сте-гуон (Голова Дикой Кошки), признанный краснобай из группы А-гус-ко-гаута. «Теперь нам ясно, — начал он, — почему наши братья оджибвеи и кри не захотели идти вместе с нами от Ред-Ривер. Вы находитесь теперь недалеко от земли вашего племени, и вам совершенно безразлично, когда вы встретите сиу — сейчас или осенью. Мы же пришли издалека и принесли с собой вещи погибших друзей и детей. Мы долго несли их и сможем положить на землю только в стане врага. Вы знаете, что происходит в таком отряде, как наш, даже когда он многочисленный. Достаточно одному показать спину, как за ним последуют другие, пока в отряде никого не останется. Вы пришли к нам, чтобы увести за собой юношей и вынудить нас повернуть назад без боя». Не успел маскег закончить свою речь, как Та-буш-ша поднялся, не говоря ни слова, повернулся лицом к родине и покинул нас вместе с 20 своими воинами. А-гус-ко-гаут и самые уважаемые маскеги продолжали сидеть и молча наблюдали, как их юноши, один за другим, вставали и уходили вслед за оджибвеями. Вначале подобное вероломство Та-буш-ши возмутило нескольких молодых людей, и они опрометчиво выстрелили в спину уходившим оджибвеям. Те тоже вышли из себя, но их хитрый предводитель сумел утихомирить своих воинов, и это кажущееся великодушие произвело впечатление на людей готовых превратиться в его злейших врагов. А-гус-ко-гаут и немногие верные ему индейцы целый день просидели там, где выслушали речь Та-буш-ши. Под конец старый вождь, увидев, что его отряд уменьшился с 60 человек всего до пяти, не мог удержаться от слез. Ва-ме-гон-э-бью присоединился к дезертирам, а я сразу оказался на несколько рядов ближе к предводителю и оставался там, пока другие уходили. Увидев его слезы, я подошел к нему и заявил, что если он захочет продолжать военный поход один, то может рассчитывать на меня, даже в том случае, если за ним никто больше не пойдет. Трое других оставшихся индейцев были близкими друзьями вождя и тоже изъявили готовность следовать за ним. Но старый вождь сказал, что, оставшись в таком ничтожном количестве, мы не сможем ничего предпринять и скорее всего будем уничтожены воинами сиу, если те нас обнаружат. Так нам пришлось отказаться от своих воинственных намерений, и каждый стремился теперь как можно скорее вернуться на родину самой безопасной и удобной дорогой. Вскоре я нагнал Ва-ме-гон-э-быо, и вместе с тремя другими индейцами мы составили группу для совместного возвращения. Мы выбрали другой путь, не тот, каким шло большинство индейцев. Дичи было много, и нам не приходилось голодать.

Как-то ранним утром я лежал, завернувшись в одеяло, на плотно утрамбованной тропе, по которой бизоны ходили на водопой из прерии к небольшому ручью; возле него мы и разбили лагерь. Стояла поздняя осень, и жесткая степная трава, побитая морозом, была совсем сухой. Чтобы не устроить пожара в прерии, мы разложили костер на бизоньей тропе, которая вела к берегу. Некоторые индейцы уже встали и сидели по обе стороны тропы, готовя завтрак, как вдруг послышался странный шорох и мы заметили дикобраза, спокойно и неуклюже спускавшегося по тропинке. Мне часто приходилось слышать о глупом поведении этого животного, но встречаться с ним не доводилось. Не обращая никакого внимания на то, что делалось вокруг, зверек шел своей дорогой, пока не уткнулся носом в костер. Дикобраз убрал передние лапы немного назад, но остался стоять так близко к огню, что ветер, раздувавший пламя, спалил ему усы. Несколько минут он простоял неподвижно, бессмысленно хлопая глазами. Наконец один из индейцев, которому наскучило смотреть на глупого зверька, ударил дикобраза по носу кусочком мяса, который поджаривал на костре. Затем кто-то убил его томагавком, и мы полакомились очень вкусным мясом.

Тут начались рассказы о привычках этого зверька, и я услышал многое, что потом видел собственными глазами. Так, например, когда дикобраз пасется ночью у берега реки, к нему можно спокойно подплыть на лодке, и, если протянуть ему на весле любимую пищу, он будет спокойно есть, не замечая человека. Когда его поймаешь, дикобраз не кусается и не царапается: ведь у него нет никаких средств защиты, кроме опасных, усаженных крючочками иголок. Заставить собаку схватить дикобраза почти невозможно, когда же она на это решается, то, если и не подыхает от уколов, все же терпит от них жестокие муки.

Проведя в походе четыре дня, мы достигли Большой Лесной реки, которая, беря начало на горе, долго течет по прерии, а потом уходит под землю и через 10 миль снова показывается на поверхности, впадая в Ред-Ривер. Там, где поток прокладывает себе дорогу под прерией, он носит иное название, но это, несомненно, та же самая река. На берегу этой реки нам удалось подстрелить дикую красную козу, очень похожую на тех, которые водятся в Кентукки, хотя на севере этот вид встречается чрезвычайно редко.

Когда я вернулся к своей семье, у меня осталось всего семь пуль. Как назло, поблизости не оказалось ни одного торговца, и мне негде было раздобыть боеприпасы. Этими семью пулями я убил 20 лосей болотных и обычных. Дело в том, что пуля часто застревает в туше и ее можно снова использовать.

В конце осени я пошел к фактории у Маус-Ривер, чтобы сделать некоторые закупки; там Ва-ме-гон-э-бью решил отделиться от нас, но Нет-но-ква предпочла остаться со мной. До того как нам пришлось расстаться, мы встретили в фактории нескольких членов одной семьи, с которыми предки Ва-ме-гон-э-бью враждовали в очень давние времена. Эти индейцы были нам совсем незнакомы и входили в слишком многочисленный род. Так что борьба была бы неравной. Хотя до нас и дошли слухи, что они собираются убить Ва-ме-гон-э-бью, мы должны были в какой-то степени сдаться на их милость. Поэтому мы решили завоевать их расположение или по крайней мере снисходительность.