Луч света хлестнул по глазам, и звездное небо вновь раскинулось передо мной. Вдруг я понял, что не сплю. Что это было? Может быть, это как-то связано с событиями минувшего дня? Специальное послание храмовникам от их непосредственного начальства на Небесах? Действительно, вчера я был посвящен в рыцари Храма, и Серебристая Луна теперь у меня. Поэтому со стороны высших сил мне теперь уделяется особое внимание — даже во сне на последнюю битву призывают.

С другой стороны, в словах белого посланника не было ни единого упоминания не только о Гранселинге и его воинах, но и вообще о Храме. Более того, создавалось такое ощущение, что, говоря лично с тобой, он обращался ко всем сразу. И еще мне показалось, что я хорошо знаю этого человека, раньше его видел, но почему-то забыл. Имя, мне бы только вспомнить его имя…

— Мастер Фрай, вы спите? — раздался откуда-то сбоку тихий шепот Штыря. — Мне сейчас такой сон странный приснился. Вроде бы и сон, и не сон…

— Белый Странник, идущий по лучу света? Чудно, я это же видел. А сказал он следующее…

Вот это да! Оказывается, все мы видели одно и то же, причем сны совпадали вплоть до малейших деталей! А я-то себе возомнил… И ведь сразу же ясно было, что это — послание всему человечеству. По крайней мере лучшим его представителям.

И что нам теперь делать? Идти на север? Но если долго-долго идти на север — Южная Земля кончится, уткнешься в океан. Где-то далеко за океаном находится Северная Земля — там Империя. Еще севернее — холодные моря и полярные льды. Насколько далеко нужно идти на север? В послании этого сказано не было. Так, может быть, следует подождать уточнения? В любом случае в ближайшие несколько дней у нас одна дорога—к выходу из ущелья. Надо бы еще поспать — сегодня мне придется натуральным трелевщиком поработать.

И почему ночи в конце июня такие короткие? Еще глаз сомкнуть не успел, ан вот уже и утро. Завтрак, конечно, никто не приготовил, а вот работа — ждет… «С первым отблеском зари вышли в поле косари. С их нелегкого труда начинается страда», — всплыли в памяти детские стихи.

Когда-то и мне приходилось участвовать в сем занимательном, но уж больно утомительном процессе. Да и то — куда ж денешься, если вся родная деревня, наточив косы и клинки, к первому дню июля-косаря спешно выходит походом на сенокос в изобилующие высокими и сочными травами поймы речной долины, чтобы запастись на зиму едой для скотины.

И медлить было нельзя — таких, как наша, деревень в горах было немало, и охотников за сеном в долину стекалось предостаточно. А пойма была маленькая, места на всех не хватало, так что, как говорится, кто не успел — тот опоздал. И про клинки я не зря упомянул — горцы, как известно, народ горячий и упертый, потому время от времени случались стычки за лучший травостой. В таком случае приходилось, отложив косу, браться за меч.

Как и мне сейчас, только совсем по другому назначению. Сначала я, наивный, попробовал сообразить световую волну и проложить всю дорогу одним махом. Сотоварищи потом долго потешались над моими прыжками и уханьями — столь же усердными, сколь и безрезультатными. Потом я и сам понял — для того, чтобы заставить лунный меч хотя бы засветиться, нужно иметь высокий душевный подъем. То есть, простыми словами говоря, нужно накрутить себя до такой степени, чтоб от благородной ярости пар из ноздрей повалил и искры из глаз посыпались.

А подобную благородную ярость сложно обеспечить без достойного противника — противостоящие мне кусты, увы, таковым не являлись. Поэтому мне на время пришлось забыть про все прелести небесной поддержки и вспомнить про былые подвиги на ниве косьбы.

Засучив рукава и надвинув шляпу на глаза, я с молодецким гаком врубился в заросли. Серебристая дуга просто-таки летала, не находя серьезной преграды. Проблема заключалась лишь в том, что поверху кусты сплелись между собой, и мне приходилось вырубать их «кусками».

Рабочие условия, конечно, были неважные. Земля под ногами оказалась глинистой и склизкой, я то и дело оскальзывался и падал в кусты, а те не упускали случая отыграться за потери своего племени, всаживая мне острые иглы в самые чувствительные места. Более того, пакостная растительность натравила на меня целую тучу мелкой, но кусачей мошки, от которой не было никакого спасения.

Минут через двадцать я остановился передохнуть, стереть пот со лба, отмахаться от назойливых мух, а заодно и посмотреть на результаты. А они впечатляли — вслед за мной тянулась настоящая просека. Пребывая в трудовом экстазе, я даже раскроил две плоские базальтовые плиты, выступавшие из-под земли.

— Кажется, это остатки древней дороги. Но почему их так мало? — задался вопросом Таниус, который вышел на косьбу, облачившись с головы до пят в бронированную спецодежду, — ему, по причине практически полной неуязвимости от колючек, я поручил оттаскивать подальше «накошенное» мною.

— А вы шагов десять вверх прорубитесь! — крикнул с пригорка кашеваривший, то бишь бездельничавший Штырь. — Там какие-то прогалы видны! Не смотрите на меня такими обреченными глазами и не опускайте рук, господа трудяги, — работа любит упорных!

— И не совестно тебе с верхотуры наблюдать, лодырь ты разэтакий?! Мы тут вкалываем, себя не жалея, а тебя небось там и мошкара не кусает, и ветерок обдувает! — возмущенно заорал я. Терпеть ненавижу такой расклад, когда я честно тружусь, а кто-нибудь на это снисходительно смотрит и вдобавок пристает со своими умными советами.

— Так ведь кушать вы все любите! А из вас кто-нибудь готовить умеет? Вот то-то же, — легко парировал мою эскападу Штырь, и мне на это было совершенно нечего возразить.