– Слушай, дед. По-хорошему тебе говорю. Полезай в люк. Не то будем говорить по-другому. Это видал?

Говоривший свободной рукой приподнял и держал на весу короткую, но увесистую трубу. От рукоятки она раздувалась плавно, потом, сходясь, выпрямлялась, а на конце чернел, не мигая, круглый опасный глаз.

Мордастый помахал ею на уровне пояса и оставил висеть на ремне.

– А это?

Красная рожа вытащил откуда-то из-за спины длинную-предлинную штангу. Он споро и ловко переломил ее на добрый десяток колен, и получилось колченогое металлическое существо, очень похожее на паука. Существо стояло, не двигаясь. Тогда краснорожий пнул паука ногой и кивнул в сторону Пахаря. В ответ на пинок и кивок паук заходил, запрыгал на пружинящих лапах, потом на секунду замер и как-то медленно, осторожно стал подбираться к Пахарю. Но подойти близко хозяин ему не дал. Ликвидация местного жителя в планы пришельцев, видимо, не входила. Командир снова превратил паука в штангу и убрал ее за спину. Демонстрация военной техники на этом не кончилась.

– Еще и такая штука имеется. И вот. И это. И «УБЮ-25». И песочные бомбы. И сколопендральная костоломка. И причиндатор с педальным сбирометром.

Краснорожий вытаскивал на свет божий и убирал обратно новые замечательные конструкции, одна лучше другой. Стреляющие, сжигающие, стирающие в порошок, перемалывающие в муку, высасывающие из тела кровь, пот и слезы.

Но Пахарь был мертв для слов. Слов он не слышал. Он вел разговор с землей.

– Теперь понял, что мы не шутки шутить приехали? – Рожа кричавшего из красной превратилась в багровую. – Мы разведчики. Экспедиционный десант. Планета Земля – небось и не слыхал о такой, деревня?

Ответа не было. Ответа не было долго. Его и не могло быть.

Вместо ответа что-то скрипнуло над поляной, как бы вздохнуло. Но это был не ответ.

Это был небольшой овальный лючок, открывшийся на цилиндре ракеты. Из лючка вслед за скрипом и клочьями желтоватого дыма выдвинулся конический раструб рупора.

Группа стоявших на поляне землян уже на скрип напрягла скулы и развернула плечи. Когда же раскрылся зев рупора, краснорожий, что выступал за командира и парламентера одновременно, подпрыгнул строго по вертикали, расслабился на мгновенье в воздухе, потом выпрямился и жестко опустился на землю.

Он стоял тоньше лезвия сабли и такой же отточенный, как она. Амуниция ему не мешала. Кроме того, в полете он повернулся, как стрелка компаса, на половину круга и стоял теперь к лесу передом, к полю задом.

Рупор заговорил. Голос его был с песком, словно заезженная пластинка, и звучал очень уж глухо, будто говорили не ртом.

– Старший лейтенант Давыденко…

Сабелька, вставшая к лесу с ракетой передом, замерла, как перед боем. Красная ее рукоятка затемнилась скважиной рта.

– Й-а, тащ грал.

– Плохо, лейтенант. Темпы, не вижу темпов. Форсируйте программу контакта. Немедленно. От третьего пункта – теста на агрессивность – срочно переходите к четвертому: мирная пропаганда. Выполняйте.

Сабелька сверкнула бриллиантовым острием.

– Есть мирная пропаганда.

Рупор убрался. Овальная рана в борту быстро зарубцевалась.

Старший лейтенант Давыденко прочистил рот крепким горловым «га» и приступил к четвертому пункту программы.

– Слышь, дед. Соглашайся, а? На Земле у нас знаешь как хорошо? Малина. Жить будешь в отдельной клетке. Клетка теплая, остекленная. Отличная клетка. Это не какая-нибудь тебе хибарка из соломы или вонючая яма в земле. Жратвы будет – во! Делать ничего не надо. Ни пахать, ни сеять. У нас – автоматика. Ты – экспонат, понимаешь? Работа у тебя будет такая – экспонат. Люди придут, на тебя посмотрят. Во, скажут, ну и дед! Где такие деды водятся? А на клетке табличка. Ага, скажут, планета такая-то, звезда, созвездие, все путем. Ну как? Чем не жизнь?

Цвет лица лейтенанта опять возвращался к нормальному – цвету тертой моркови. Картины рая, которые он только что рисовал, должно быть, подействовали и на него. Наверное, ему стало жаль себя, не имеющего угла, где голову приклонить, и мотающегося по пространству, как безымянный неприкаянный астероид. Но он сдержался, и скупая слеза так и не покатилась по его мужественной щеке.

Лейтенант выдержал положенную по инструкции паузу. На лицо он сейчас был сами милость и доброта. Однако косматого урода ни милость, ни доброта не брали. Наконец Давыденко решил: хватит. С милостью пора кончать. Время переходить к делу. Еще минута, и все. Надо бородатого брать. Такова программа контакта. Пункт пять.

– Эй… – начал он и осекся.

Потому что с местным творилось что-то уж очень неладное. Вроде как он стал короче.

Лейтенант плохо соображал. Он протер рукавом глаза, и, пока протирал, дед заметно укоротился.

– Черт! – сказал Давыденко и повернулся к своим товарищам. А вдруг они что-нибудь понимают в творящемся безобразии? Но те смотрели сквозь главного такими детскими безоблачными глазами, что лейтенант понял: эти ему не советчики.

Он вновь посмотрел на Пахаря. Но не тут-то было. Взгляд его пролетел мимо цели; цель ушла, сильно сместившись к земле.

– Елки-моталки…

От деда оставались буквально плечи, руки и борода. Да на земле перед ним стояла, прикрывая его, словно парижская баррикада, та безлошадная дедова соха, на которую он давеча опирался.

– Куда? Эй! – Давыденко уже приходил в себя. – Стой! Куда ты, дедок? Погоди.

Из-за спины лейтенанта высунул голову некто худой, щуплый, в очках и с лаковой бороденкой.

– Я знаю, я знаю… – Голос его срывался, как у всякого выскочки, стремящегося опередить других.

– Сам знаю, – сказал лейтенант, как отсек. Очочки враз стали тусклыми и погасли за бугристой лейтенантской спиной.