— Как же, помню, помню, — проворчал Геннадий, — когда я слышу слово «культура», то моя рука тянется к пистолету.

— Именно! — Сима хихикнула. — Культура культуре рознь. Когда речь заходит об интеллигентской «культуре», то именно такая реакция и должна быть у нормального человека.

— Мне кажется, что ты перегибаешь палку. Ведь были же и нормальные интеллигенты, патриоты своей родины. Вот Пушкин, например.

Сима поморщилась. — Не спорю, поэт он был действительно гениальный. Но патриот… Да и в моральном плане не слишком…

Геннадий тяжело вздохнул. — А Александр Сергеевич то тебе чем не угодил?

— Чем? А ты про историю с саранчой слышал?

— Слышал, а что тут такого? Какой то там самодур-губернатор посылал поэта на саранчу. Тот съездил и вместо отчета написал стихотворение. И что он реально мог с этой саранчой сделать? Это же стихийное бедствие. Или он должен был разгонять ее, размахивая руками?

Сима фыркнула. — Напомню, поэт в то время состоял на службе отечества. Дело было так. В Новороссийской губернии случилось бедствие — нашествие среднеазиатской саранчи. Губернатор направил несколько мелких чиновников, в том числе и Пушкина, оценить масштабы катастрофы. Текст предписания: «Состоящему в штате моем, коллегии иностранных дел, коллежскому советнику Пушкину. Поручаю Вам отправиться в уезды Херсонский, Елизаветградский и Александровский и, по прибытии в город Херсон, Елизаветград и Александрию, явиться в тамошние общие уездные присутствия и потребовать от них сведения: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения учиненные для этого уездными присутствиями. О всем, что по сему Вами найдено будет, рекомендую донести мне».

Александр Сергеевич, как истинный российский интеллигент, пытается от поездки на картош…, в смысле, на саранчу закосить по здоровью. Пишет письмо в канцелярию губернатора: «Вот уже восемь лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство какого угодно доктора. Ужели нельзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая верно не продлится?». Закос не проходит, поэт получает командировочные (400 рублей ассигнациями). Но на саранчу ясное дело не едет, а отправляется в имение своего приятеля, где преспокойно отмечает свое 25-летие, распивая венгерское вино и читая первую главу Евгения Онегина. По возращению к месту службы вместо отчета сдает в канцелярию дурацкие стишки:

САРАНЧА

23 мая — Летела, летела,

24 мая — И села;

25 мая — Сидела, сидела,

26 мая — Все съела,

27 мая — И вновь улетела.

Коллежский советник Александр Пушкин.

Получив от начальства втык, «наше все» оскорбляется и подает в отставку, отписав друзьям, что за паршивые 700 рублей в год он горбатиться не собирается. Кстати, годовой доход средней крестьянской семьи составлял в то время рублей десять. Вот такие «души прекрасные порывы» посвященные Отчизне. Настоящий интеллигент, ясное дело.

— Все бы тебе обг…, в смысле, охаять.

— Вот такое я…, в смысле, человек. Пушкина не гонять саранчу посылали, а оценить размеры катастрофы. В то время казна оказывала помощь пострадавшим от стихийных бедствий районам. Размер этой помощи, как можно догадаться, напрямую зависел от отчета посланного для оценки ситуации чиновника. Считаешь, что Пушкин в этой ситуации вел себя достойно?

— Но ведь он, в самом деле, был болен. Аневризма аорты, если я правильно помню.

— Ноги, а не аорты, да и этот диагноз он поставил себе сам, чтобы иметь предлог выехать за границу для лечения. Причем эта мифическая аневризма совершенно не мешала ему проводить время на балах и попойках, волочиться за женщинами и шляться по борделям. В общем, еще Платон, создавая свою концепцию идеального государства, сообщил, что всех поэтов необходимо выслать за его границу. Чтобы не мутили воду!

Портал в личные апартаменты императрицы Светланы I Сима открыла утром следующего дня. Ее императорское величество явно пребывала не в духе.

— Явилась, подруженька? — буркнула она вместо приветствия. — Года не прошло! — И только потом обратила внимание на Симиного спутника. — С кем это ты? А-а, здравствуй, Геннадий. Ты в курсе, какую свинью мне эта… волюнтаристка подложила?

Сима хмыкнула и направилась к ближайшему креслу, где и устроилась с комфортом. — Подумаешь, какие мы нежные, — протянула она, сбрасывая туфли и вытягивая ноги на низкий столик. — Садись, Геннадий, и не обращай внимания на неконструктивные вопли этой дамы. Можно подумать, что ее на рудники сюда сослали.

— Ха! Может и на рудники, — ответила Светка, садясь в другое кресло. — Сама-то, как я погляжу, предпочитаешь держаться в тени и спокойно наслаждаться жизнью, а меня выставила на всеобщее обозрение. Ты хоть представляешь, чем это чревато?

— Да ладно тебе, — отмахнулась Сима, — я всегда была скромной девочкой, а вот ты, если мне память не изменяет, никогда не упускала случая покрасоваться перед публикой. Так к чему все эти стоны? Если есть проблемы, то давай обсудим без криков и соплей. Кстати, особых проблем я не вижу. Мы уже три дня в твоей столице: на улицах спокойно, танков и солдат не видать. Кто хочет и может заниматься общественно-полезным трудом, тот занимается. Остальные, как водится, бьют баклуши и готовятся к грандиозному карнавалу в честь твоей коронации. Идиллия, одним словом.

— Да-а-а? — протянула Светка. — Идиллия говоришь? Да мне теперь без кучи свидетелей даже в туалет не сходить.

— Не преувеличивай, — миролюбиво заметила Сима. — Вот сейчас, например, сидим мы тут совершенно спокойно, никаких свидетелей не наблюдается. И вообще можешь издать грозный Указ: за излишнее внимание к личной жизни императрицы — секир-башка. И все дела!

— Твоими бы устами…, ладно, поговорим о более насущных проблемах.

— Давай, — кивнула Сима и со вкусом потянулась.