— Это всего лишь предосторожность, вы понимаете.

— У него есть разрешение?

— На пистолет? Разумеется. Сам я не притрагиваюсь к оружию. — Исмет ставит на стол шкатулку. — Считайте его охранником, если вам так спокойнее.

Он открывает обеими руками шкатулку и придвигает ко мне.

Внутри лежит ограненный камень шириной более полудюйма, прозрачный, блестящий на черном бархате. В форме разрезанного пополам необработанного алмаза, словно растущий кристалл был разделен посередине на две одинаковые пирамиды. Но грани не естественного происхождения. Поверхность слишком уж гладкая, слишком блестящая.

Голос Исмета становится мягким.

— Этот камень может заинтересовать вас. Он у меня уже почти двадцать лет. Огранка очень древняя, пятнадцатого века. Называется он «Сердце Трех братьев».

Я беру его и кладу на ладонь. Для своего размера камень кажется слишком тяжел. Как пуля, хотя это иллюзия. Бриллиант легче металла. Торговец по ту сторону стола сидит совершенно спокойно.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на осязании. Камень слишком теплый, бриллиант не может быть таким. Я это чувствую. Не та теплопроводность. Бриллиант вбирает в себя тепло из окружающей среды, но не выделяет его, это характерное свойство камня. У других камней нет такой явной, приобретенной холодности. Она представляется мне своего рода чистотой.

Я стискиваю камень в руке, потом разжимаю кулак.

— Это не то сердце, которое я ищу.

И осторожно кладу его обратно в шкатулку.

В глазах Исмета вспыхивает злоба. Молодой человек ждет позади. Я вижу, как подергиваются пальцы торговца. Потом желание убить исчезает из его глаз, он берет себя в руки. Снова начинает двигаться, словно выйдя из транса. Пожимает плечами:

— Очень жаль. Но видите ли, мисс Стерн, я имею дело с реальными драгоценностями. Не с вещами, о которых столетиями не было никаких вестей. С ощутимыми. Хотите сердце? Могу предложить вам фаллоимитатор с хорошим сердечком сбоку. Он будет так хорош для вас всю ночь, что вы напрочь забудете о своих «Братьях». Да? Нет? Ах, вы спешите. Рами, пропусти ее. Как-нибудь в другой раз, как-нибудь в другой раз.

Они с улыбкой ждут, пока я собираю рубины. Не оглядываясь, я спускаюсь по трем лестничным маршам на улицу. На середине пути меня начинает охватывать отчаяние, и я отгоняю его.

В полутемном вестибюле прохладнее. Я вдыхаю этот воздух, пахнущий сомнительными заведениями и людьми. И, собравшись с духом, выхожу на жару, и меня охватывает шум полуденного Стамбула.

Любовь к вещам, любовь к могуществу.

Я вижу историю через призму «Трех братьев». Так на вещи может смотреть ростовщик в ломбарде: словно бы все имеет ценность и стоимость. Иногда исторические события могут казаться такими же. Когда юный дофин убил Иоанна Бесстрашного в 1419 году, Франция выиграла так же мало, как утратила Бургундия. Королевство получило какое-то время передышки, герцогство лишилось герцога. А герцогов заменить легко, они дешевле знаменитых драгоценностей.

Разумеется, ценность и стоимость — не одно и то же. Смерть всегда исключительна. Интересно, рассталась бы вдова с «Братьями» ради того, чтобы вернуть Иоанна Валуа? Я, пишущая эти строки пятьсот семьдесят девять лет спустя, могу сказать о себе, что не рассталась бы. У меня иное соотношение желаний. Во всяком случае, я думаю, что его убийство имело смысл в то время, когда смерть ужасала своей бессмысленностью. В Англии аптекари предлагали истолченный в порошок рубин от болезней сердца. В Дижоне торговцы солью носили изумруды, чтобы уберечься от чумы. Прижимали ко рту драгоценные футляры с ароматическими шариками, словно кулаки.

Обычная исключительная смерть. Я стараюсь рассматривать ее только с точки зрения стоимости, не принимая во внимание чувства. Заменить герцога было можно. Сокровище — нет. Когда Иоанн Валуа был убит четырьмя ударами топора, Бургундия не осталась без наследника. Герцогство перешло к сыну Иоанна Филипу, получившему со временем прозвище Добрый.

Отцовская смерть кое-чему научила Филипа. Если он подумывал о том, чтобы расширить свою территорию, то держал эту мысль при себе. Был терпеливее своих отца и сына. С течением времени третий из герцогов Валуа превратил Бургундию в самое значительное из герцогств, не прилагая к этому никаких усилий. Он ждал. Покуда Англия и Франция тратили деньги на войны, Филип сидел в Дижоне и считал свои накопленные богатства. Рубины и бриллианты, вино и соль. Слоновые бивни с оправленными в золото основаниями.

В год смерти отца юный наследник велел произвести инвентаризацию его имущества. В описи больше ста страниц. Корешки пергаментных листов до сих пор белы как снег. В полутемном здании архива в Боне я выписываю запись под номером XXIII:

Весьма искусно изготовленный драгоценный аграф, украшенный посередине очень крупным и великолепным бриллиантом с заостренным концом, вокруг него три хороших и крупных рубина-баласа, названных «Тремя братьями», в ажурной оправе, и три очень больших красивых жемчужины между указанными баласами. На аграфе висит очень большая и красивая жемчужина в форме груши.

Десять лет спустя этот аграф описывается как «Брошь повелителя» и остается среди «крупнейших рубинов-баласов во Франции». Филип владеет «Братьями» до своей смерти в 1467 году, потом аграф перешел к Карлу Смелому, последнему бургундскому герцогу из рода Валуа.

Карл любил порядок и ненавидел женщин. Кожа его была удивительно белой, как пергамент. Он старался походить на Александра Македонского, отца которого тоже звали Филип, завоевателя Бадахшана, и подобно Александру не оставил наследника, погибнув в битве.