— Г-н Факраш, — сказал он, — это уже слишком! Если вы не перестанете мучить этого несчастного господина, то между нами все кончено…

— Никогда! — сказал Факраш. — Он осмелился порицать мой дворец, который слишком великолепен для такого паршивого сукина сына. Поэтому пусть живет во прахе всю жизнь.

— Но я не порицаю! — тявкал г-н Вакербас. — Вы… вы совершенно но поняли… тех замечаний, которые я решился сделать. Это хороший дом, красивый и даже уютный. Я никогда не скажу против пего ни слова. Я буду… да, я буду жить в нем… если только вы мне дадите встать!

— Исполните его просьбу, — сказал Гораций джинну, — или, клянусь, я никогда по скажу вам ни слова!

— От тебя зависят решение в этом деле! — был ответ. — И если я уступаю, то лишь твоему ходатайству, а не его. Ну, вставай, — сказал он униженному заказчику. — Ждались и покажи нам ширину твоих плеч.

Это как раз был тот момент, когда Бивор, будучи, вероятно, более не в силах сдерживать свое любопытство, решился снова войти в комнату.

— Ах, Вентимор, — начал он, — не оставил ли я своего… Прошу извинения, я думал, что вы уже один.

— Не уходите, сударь, — сказал г. Вакербас, неуклюже поднимаясь на пот, его обычно цветущее лицо отливало серым и лиловым. — Я… я хотел бы, чтобы вы знали, что после того, как мы спокойно переговорили о деле с вашим другом, г-ном Вентимором, и вот этим его компаньоном, я вполне убедился в неосновательности моих возражений. Беру все свои слова назад. Дом… гм… а-а… удивительно распланирован, очень удобен, поместителен и… а-а… незауряден. Полная свобода… ото всяких санитарных приспособлений особенно говорит за себя. Одним словом, я более чем удовлетворен. Пожалуйста, забудьте все мои речи, которые можно бы истолковать иначе… Всего хорошего, господа!

Мимо джинна он прошел, не переставая кланяться, полный страха и почтения. Потом все услышали, как он почти скатился с лестницы. Гораций едва решился взглянуть Вивору в глаза, прикованные к джинну в зеленой чалме, который стоял поодаль в мечтательной задумчивости и со спокойною улыбкою.

— Послушайте, — сказал наконец Бивор Горацию вполголоса, — вы мне никогда не говорили, что вошли в компанию.

— Это не настоящий компаньон, — прошептал Вентимор. — Он только иногда кое в чем помогает мне, вот и все.

— Ему скоро удалось смягчить вашего клиента, — заметил Бивор.

— Да, — сказал Гораций, — он с Востока, видите ли, и у него… очень убедительные манеры. Хотите, я вас познакомлю?

— Если вам все равно, — ответил Бивор все еще вполголоса, — я предпочитаю уклониться. Сказать вам правду, друг, мне не вполне симпатична его внешность, и, по моему мнению, — прибавил он, — чем меньше вы будете иметь с ним дела, тем лучше. Он производит на меня дурное впечатление.

— Нет, нет, — сказал Гораций, — эксцентричный, вот и все… Вы его не понимаете.

— Узнай новость! — начал джинн, после того, как Бивор удалился к себе, полный подозрений и неодобрения, выражавшихся даже в повороте его спины и плеч. — Сулейман, сын Давида, покоится со своими праотцами.

— Знаю, — огрызнулся Гораций, нервы которого не могли в эту минуту выдержать еще беседу о Сулеймане. — Так же, как и царица Анна.

— Я не слыхал о ней. Но почему тебя не поразила эта весть?

— У меня есть дела, более мне близкие и требующие обсуждения, — сухо сказал Гораций. — Я должен вам сказать, г. Факраш, что вы меня здорово запутали!

— Объяснись более подробно, потому что я тебя не понимаю.

— И почему, скажите, пожалуйста, — простонал Гораций, — вы не дали мне выстроить этот дом по-моему?!

— Разве я не слыхал своими собственными ушами, как ты жаловался на свое неуменье выполнить задачу? Вследствие этого я решил, что тебя не должна постигнуть неудача из-за твоей неопытности, и я сам воздвиг за тебя дворец, столь блистательный, что имя твое будет жить во век. И вот, это совершено!

— Да, — сказал Гораций, — теперь мне пришел конец. Я не упрекаю вас. Я искрение верю, что вы действовали с наилучшими намерениями. Но к черту бы все это! Неужели вы не можете понять, что окончательно погубили мою карьеру как архитектора.

— Этого не может быть, — возразил джинн, — так как слава этой постройки будет приписана тебе.

— Слава! Да ведь здесь Англия, а не Аравия. Какую славу могу я приобрести, если будут знать, что я строитель восточного павильона, который был бы вполне хорош для Гаруна-аль-Рашида и никуда не годен, могу вас в том уверить, как жилище обыкновенного англичанина.

— А все-таки этот ожирелый пес, — заметил джинн, — выразил большое одобрение.

— Очень естественно, так как он понял, что может говорить откровенно только на четвереньках. Действительно ценный отзыв! И что же, вы думаете, что я могу взять с него деньги? Нет, г. Факраш, хотя бы мне и самому пришлось ходить на четвереньках, я должен сказать и скажу, что вы учинили ужаснейший скандал!