Дверь отворилась; граф вошел в комнату.

— Жак! Мой Жак! — закричала она, увидев его.

— Диана! А! Так это правда? — он бросился к сестре. Они упали друг другу в объятия и долго стояли, обнявшись.

— Вы убедились, не так ли, Диана де Сент-Ирем, что участь вашего брата действительно в ваших руках? — спросил президент. — Вы любите только его, он отвечает вам тем же, так слушайте внимательно: вы обяжетесь повиноваться буквально, без возражений, без ропота, всем нашим приказаниям, какого бы они ни были рода. Ваш брат остается залогом в наших руках; его жизнь отвечает за ваше поведение; при малейшей тени измены он будет заколот кинжалом. Если исполните, каковы бы они ни были, приказания, которые будут вам отданы, так через двадцать четыре часа и вы, и граф получите свободу, и даже, — прибавил насмешливо президент, — мешок с двумя тысячами пистолей, который отец Жозеф дю Трамблэ вручил вам сегодня. Принимаете ли вы эти условия и обязуетесь ли их выполнять? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать окончательно. Нам ничего нет легче покончить с вами сию же минуту. О! Вы совершенно в наших руках, и у вас нет ни малейшей надежды на спасение, даже если б все войска королевства пришли освободить вас и стучали в двери этого дома.

— Сестра!

— Молчи, Жак, молчи, братец, это необходимо! Мы во власти самых заклятых врагов! — произнесла она отчаянным голосом.

— О! Рано или поздно я отомщу за себя! Вы дорого мне заплатите, черные демоны, за все оскорбления, которые я вынес сегодня! — с глухим гневом проговорил молодой человек.

— Не бойтесь, ваше сиятельство, вам доставят случай к возмездию, прежде чем вы его пожелаете. А вы, сударыня, отвечайте, принимаете ли эти условия?

— А вы, — переспросила она, — исполните ли ваши обещания?

— Исполним, насколько вы сдержите свои.

— Хорошо! Я принимаю.

— Поцелуйте вашу сестру, господин граф де Сент-Ирем, и помните, что если вы не выйдете отсюда целы и невредимы, значит, она изменила своим обязательствам. Тогда пусть падет ваша кровь на ее голову!

— О! Никогда, никогда! — вне себя повторяла Диана, кидаясь в объятия брата. — Жак, мой возлюбленный Жак!

— Повинуйся этим людям, моя бедная Диана, но я клянусь в свою очередь, что Господь пошлет мне день справедливого мщения!

— Вам надо бы вспомнить не Бога, а дьявола, граф де Сент-Ирем, потому что он один может слушать ваши воззвания. Теперь ступайте и, так как вы притворяетесь верующим, помолитесь, чтоб ваша сестра сдержала свои обещания; идите!

Брат и сестра еще раз простились, и молодой человек вышел из комнаты, гордо подняв голову.

Президент сделал знак.

Один из замаскированных открыл какую-то дверь, скрытую под обоями.

— Сударыня, — произнес президент, — войдите в ту комнату. Вам очень к лицу одеваться мужчиной, вы там найдете костюм молодого пажа, который наденете; поторопитесь, через десять минут мы едем. Развяжите ее! — прибавил он, обращаясь к своим помощникам.

Веревки были в минуту разрезаны; девушка вошла в соседнюю комнату, и дверь затворилась за нею.

Не прошло десяти минут, как Диана явилась, несмотря на страшную бледность, со спокойным личиком.

Она отступила в радостном изумлении, заметив, что судьи ее сняли маски, но сейчас же глубоко разочаровалась: она не узнавала ни одного из трех незнакомцев.

— Сударыня, — сказал президент, или, по крайней мере, тот, кто до сих пор один разговаривал с ней, — мы уезжаем. Так как для нас очень важно, чтоб никто не узнал, где вы были все это время, вам завяжут глаза мокрым платком и отнесут вас до места, где находится лошадь, на которой вы последуете за нами.

— Хорошо! — проговорила она, наклонив голову.

Пять минут спустя авантюрист, Дубль-Эпе, Клер-де-Люнь и трое из Тунеядцев вышли из дома, уведя с собой Диану де Сент-Ирем с завязанными глазами.

Было семь часов вечера.

Ночь стояла темная, холодная; место было пустынное.

Они добрались до большой дороги, миновали рысцой деревню Рюэль и поехали по Парижской дороге.

В полумиле от деревни Ватан позволил Диане снять мокрый платок с глаз.

Действительно, ему больше не было надобности опасаться нескромности девушки.

В эту минуту позади небольшого отряда послышался быстрый галоп приближавшихся всадников.

Капитан наклонился к Клер-де-Люню, шепнул ему несколько слов и, пропустив их вперед, остался один в арьергарде.

Едва его спутники скрылись из глаз, как с ним поравнялся мчавшийся отряд.

— Эй! — крикнул он. — Куда вы так мчитесь, товарищи? Два всадника остановили коней.

— А, это вы, капитан! — отозвался один из них.

— Должно быть, я, — подтвердил он шутливо, — но вы кто такие, позвольте спросить?

— Мы вас узнали по голосу, капитан; мы едем из Сен-Жермена.

— Так! В эту минуту все едут из Сен-Жермена, если вам больше мне нечего сказать, так отправляйтесь своей дорогой!

— Нам было бы очень грустно, капитан, если бы мы не имели удовольствия возвратиться в Париж в вашем обществе, — сказал второй всадник.

— Ага! Я вижу, что вы действительно меня узнаете, ребята; вам надо было сейчас объясниться; черт побери! Нам нельзя терять времени. Так вы…

— Макромбиш и Бонкорбо, которых начальник посылал в Сен-Жермен.