— Сегодня мы празднуем День святого Теодорета, а завтра — День святого великомученика Валария.

Значит, сегодня — девятнадцатое число месяца квадриля, а с туманными созданиями в лесу она столкнулась восемнадцатого. Лиат перевела дыхание, но потом вспомнила побелевший от времени скелет на дороге.

— А какой сейчас год?

— Странный вопрос, — заметил священник. Но перед ним сидела молодая женщина, к тому же не годилось расспрашивать «Королевского орла». — Сейчас семьсот двадцать девятый год от появления Учения блаженного Дайсана.

Прошел один день. Всего один. А кости на дороге, должно быть, лежат там давным-давно и успели высохнуть и побелеть, обглоданные стервятниками и вороньем.

Уже поздно вечером, укладываясь спать в темноте церкви, Лиат вспомнила, что не давало ей покоя все это время: как же получилось, что одежда, покрывавшая скелеты, была влажной, но не сгнившей и не порванной? Ведь если прошло несколько месяцев с тех пор, как люди умерли и их тела стали добычей воронья, одежда тоже должна была истлеть, превратиться в гнилые лоскуты.

Охотники выехали из леса и разбились на маленькие группки. Король ехал в одной из них, окруженный друзьями и соратниками, все они громко смеялись над комментариями графа Лавастина. Алан отъехал к реке и с высокого берега смотрел, как трое молодых парней, забравшись в воду по пояс, вытаскивают из нее сети. На фоне сверкающих струй их тела казались черными.

— Алан. — Граф Лавастин остановился возле сына. Черные гончие обнюхивали траву и камни вокруг. Страх перевернул какой-то булыжник, и тот скатился в реку, подняв тучу брызг. Остальные собаки залаяли, то ли напуганные шумом, то ли решив, что это новая игра.

— Тихо! — строго прикрикнул на них Лавастин, и они сразу умолкли, подчиняясь приказу хозяина. Граф перевел взгляд на Алана. — На охоте тебе надо держаться поближе к королю, сынок.

— Думаю, эта задача куда труднее, чем их, — сказал Алан, показывая на рыбаков. Те щедро обливали друг друга водой и смеялись, эхо вторило им, отдаваясь от противоположного берега.

— Град, ранние заморозки или дождливый месяц аогост легко могут погубить весь урожай.

— Зато река всегда дает рыбу. Никогда не мог понять, для чего дворяне охотятся.

— Просто тебе не нравится охота. Но придется научиться этому и многому другому. Ты должен понимать, к какой партии лучше примкнуть, какая выиграет, а какая проиграет. Ты нравишься принцу.

— А принцессе — нет.

— Только из-за того, что принц к тебе благоволит.

— Потому что я бастард, как и он.

— Был бастардом, — сурово поправил его Лавастин. В его голосе слышалось предупреждение. — Теперь тебя признают моим законным сыном и чтят как моего наследника.

— Да, отец, — послушно отозвался Алан. — Но когда принцесса Сапиентия видит меня, а потом лорда Жоффрея, она вспоминает, что, когда придет время, король может назначить другого наследника, в обход нее.

Собаки уселись погреться на солнышке. Все они были здесь: Страх, Ярость, Горе, Ужас, Ревность… Ужас плюхнулся на землю и развалился, блаженно вытянув лапы. Только Стойкость продолжала что-то вынюхивать в кустах, уловив запах, который не заинтересовал остальных. Отсюда было видно, как король показал рукой на опушку леса, за которой начинались сады и поля местных жителей.

— Мне никогда не хотелось стать приближенным короля, — наконец произнес Лавастин. Он тоже смотрел на деревья. В воздухе разнесся звук охотничьего рога.

— Тебе не нравится король? — осмелился спросить Алан. Ведь они были одни, и их не мог услышать никто, кроме собак.

Лавастин повернулся и пронзительно посмотрел на своего наследника.

— Король стоит выше наших симпатий и антипатий, Алан, — строго заметил он. — Я уважаю его, как он того заслуживает. Я не имею ничего против него и его правления до тех пор, пока он признает мои права на владение графством Лавас и всеми поместьями, которые я получил. Которые мы с тобой получили за Гент. Думаю, при дворе найдется немало молодых мужчин и женщин, которые с удовольствием стали бы твоей свитой, Алан, если бы ты только показал им свое расположение. Ты быстро научился манерам и держишься ничуть не хуже, а порой и лучше многих молодых людей здесь, при дворе короля. Ты поступил мудро, оставаясь в стороне от их глупых игр и мелких интриг. Но теперь тебе пора обзаводиться собственной свитой.

Алан вздохнул:

— Мои приемные родители приучили меня к работе и воспитали в уважении к труду. А здесь мне остается только слушать сплетни, или охотиться, или веселиться на пирах. По правде сказать, отец, я чувствую себя неловко в этой компании. Но если я не буду участвовать в этих развлечениях, боюсь, они сочтут меня ни на что не годным.

Лавастин слегка улыбнулся:

— Тебе неинтересны их увлечения, но это совершенно естественно. Ты стяжал славу, участвуя в войне. К тому же ты усердно учишься — эти знания помогут тебе управлять графством Лавас, как в свое время они помогли мне. А твоя серьезность свидетельствует лишь о том, что ты отлит из благородного металла.