— Нас это вполне устроит, — спокойно согласился Вулфер. — Но не будет ли возражать брат лекарь?

— Не думаю. У нас сейчас в лазарете только один престарелый брат, который слишком слаб для наших повседневных забот.

— Ханна! — подозвал ее Вулфер. — Сходи за «львами», приведи всех сюда. Как только брат лекарь будет готов, мы переведем пленников в новую камеру.

Удовлетворенный слуга пресвитера побежал вверх по лестнице, чтобы сообщить хорошую новость своему хозяину. Управляющий состроил ему вслед рожу, затем направился к двери. Ханна пошла было за ним, но Вулфер задержал ее. Девушка увидела, как он открыл дверцу фонаря и, что-то прошептав, прикоснулся пальцами к темному фитилю, который сразу вспыхнул. Удивленная, она отпрянула, но он просто отдал ей фонарь и жестом отправил прочь. Ханна пошла к конюшне.

Гвардейцы уже устроились на ночь. Они спали на сеновале, накрывшись плащами. Привыкшие к ночным тревогам, быстрым подъемам и долгим маршам, «Королевские львы» сразу проснулись. Не жалуясь, они последовали за ней в гостиницу. Все они уже долго были на службе у короля и ничему не удивлялись.

При появлении Ханны монах управляющий нервно тряхнул связкой ключей и повел их в задний коридор, где два льва» охраняли запертую дверь. Епископ Антония сидела на единственном в комнате стуле, она даже не пыталась уснуть. Брат Хериберт примостился на краешке одной из двух кроватей, касаясь пальцами серебряного кольца Единства, висевшего у него на груди. Дощатый пол покрывал ковер — дань уважения сану епископа. На окнах ставни, запертые снаружи.

— Ваша светлость, — сказал Вулфер, — прошу прощения, я вынужден вас побеспокоить. Необходимость обязывает меня переместить вас в другое помещение.

Епископ Антония, тучная женщина почтенного возраста, приняла новость со спокойным достоинством.

— Никакие тяготы не причинят вреда праведному. Ибо сказано в Писании: «…дочери твои и сыны не попадут в пасть змеиную».

Вулфер ничего не сказал, жестом пропуская пленников вперед. Хериберт вышел первым. Тихий, привлекательный и аккуратный молодой человек с мягкими, нежными руками аристократа. Эти руки не знали более тяжелой работы, чем молитва, поигрывание складками одежды или написание кратких посланий и документов. У здешних монахов руки были покрыты мозолями, как у самой Ханны. Хериберт же выполнял обязанности писца в канцелярии епископа или в королевской молельне. Спокойно сложив руки перед собой, Антония последовала за Херибертом, кивнув сначала Вулферу, потом Ханне.

Этот взгляд заставил Ханну почувствовать себя неуютно. Епископ Антония выглядела доброй и мудрой, как старая бабушка, прожившая долгую жизнь в полном согласии с Богом Единства и награжденная процветающей семьей и множеством внуков. Но Антонию обвиняли в колдовстве, и Ханна сама слышала полные презрения слова епископа во время переговоров перед битвой между королем Генрихом и его сестрой Сабелой. Она понимала, что доброе выражение лица Антонии скрывает что-то темное и неприятное.

Лучше не обращать на себя внимания таких людей. Как гласит слышанная ею дома, в Хартс-Рест, поговорка: «Не переворачивай камень, пока не узнаешь, что под ним».

Однако Антония больше не обращала внимания на девушку. По дороге в лазарет епископ вела беседу с Вулфером:

— Я размышляю над словами святой Теклы в ее «Письме к дарийцам», когда она говорит о законе греха. Разве закон Господа не выше закона греха?

Вулфер хмыкнул. Губы его шевельнулись, как будто он хотел что-то сказать, но сдержался. Он отвернулся от фонаря, спрятав лицо в тени.

— А разве не остаемся мы в нашем невежестве, во плоти нашей рабами закона греха? — продолжала она. — Как же судят они, сами не нашедшие свой путь к дарующему жизнь закону Бога Единства и Святого Слова?

Вулфер не ответил. Они подошли к лестнице лазарета, где уже дожидался брат лекарь с фонарем в руке. Он проводил пленников и конвой в крохотную одноместную келью, куда была перенесена вторая кровать, еще более убогая, чем первая. Лекарь несколько раз поклонился, при этом пламя в его фонаре заколебалось. Ему явно претила идея запереть высокого церковного сановника в таком жалком помещении, но он не посмел ослушаться: Вулфер имел при себе и предъявлял при каждом удобном случае письма от короля Генриха и епископа Констанции, подтверждающие его полномочия.

Антония и Хериберт вошли в келью. Брат лекарь запер за ними дверь и повесил связку с ключами на пояс. Два «льва» разместились по обе стороны от двери. Еще двоих Вулфер отправил спать под закрытое ставнями и зарешеченное окно.

Вулфер серьезно посмотрел на брата лекаря:

— Никто ни при каких обстоятельствах не должен входить в это помещение без меня.

После этого он, Ханна и шесть «львов» вернулись в конюшню. На сеновале девушка сгребла сено в кучу, соорудив себе подобие кровати, бросила сверху плащ и стащила сапоги, собираясь лечь спать.

Вулфер расположился рядом. По сеновалу уже разносился храп гвардейцев.

Она лежала долго, но не могла заснуть. Дверь сеновала оставили открытой настежь, чтобы не было душно. В проеме угадывался гигантский силуэт горы и виднелся кусочек неба, усеянный звездами.

— Она тебе не нравится, — прошептала наконец Ханна, полагая, что Вулфер тоже еще не заснул.

Последовало долгое молчание, и она решила, что он уже спит.

— Не нравится.

Но если бы я не знала, в чем ее обвиняют, если бы я сама не слышала ее во время переговоров с лордом Вилламом, я никогда бы не подумала, что она… — Ханна заколебались. Вулфер молчал, поэтому она продолжила: — Трудно представить себе, что она совершила такие преступления.