Шрифт:
— Ладно, — говорю я, хватаюсь за устройство и тяну за него, но оно слишком крепко примотано к ноге Бентли.
Внезапно раздается какой-то звук.
Это щелчок.
Его издает устройство, примотанное к правой руке Бентли.
Бентли цепенеет.
Тишина.
Затем другой звук — тц тц тц тц.
Бентли смотрит на меня с таким видом, словно я его чем-то обидел, но затем его глаза внезапно начинают бешено вращаться в глазницах, и он нервно сгибает и разгибает пальцы.
Тишина.
Бентли начинает плакать.
Еще один щелчок, за которым слышится какое-то жужжание.
— Спаси меня, — плачет Бентли. — Пожалуйста я не хочу умирать не хочу умирать не хочу о боже я не…
До Бентли внезапно доходит, что сейчас произойдет, и тогда его голос переходит в рычание.
Когда устройство срабатывает, раздается что-то вроде громкого чавканья, слегка приглушенного плотью Бентли.
Смачный, чавкающий звук. Кровавая взвесь в воздухе.
Тело Бентли подпрыгивает.
Оторванная рука отлетает в сторону, скользя по полу, пальцы на ней продолжают сгибаться и разгибаться.
И тут Бентли издает жуткий вопль.
Кровь хлещет из культи толчками, словно вода из пожарного шланга, заливает пол и затекает под кровать.
Вопль обрывается, но рот Бентли остается широко открытым, и из него с хрипением вырывается воздух.
С перекошенным лицом я кричу:
— Нет нет нет нет!
Это спецэффект, убеждаю я себя. Это всего лишь бутафория. Бентли — это просто реквизиторская кукла, которая корчится в судорогах рядом со мной, мотая головой из стороны в сторону, со зрачками, расширенными от боли, и горлом, которое издает какие-то булькающие звуки.
Острый запах пороховой гари висит в воздухе.
Пытаясь не грохнуться в обморок, я поднимаю с пола пистолет, наклоняюсь и прикладываю дуло к веревке, которой прикреплено устройство на второй руке.
— Стреляй! — хрипит он. — Стреляй!
Я засовываю ствол в узел из цепочек и веревок и нажимаю на спусковой крючок.
Ничего не происходит.
Бентли, подвывая, дергается, пытаясь ослабить свои путы.
Я вновь нажимаю на спусковой крючок.
И снова ничего.
Пистолет не заряжен.
В свете фонарика видно, что лицо Бентли по мере того, как кровь вытекает из раны, заливает смертельная бледность, а из открытого рта по-прежнему вырывается свистящее дыхание.
С трудом сдерживая дрожь в руках, я начинаю бессмысленно дергать за канаты и цепочки, пытаясь развязать узлы, а вой ветра за окнами становится все громче и громче.
Пролетает еще один жуткий миг.
И снова щелчок. На этот раз — на левой ноге.
Тишина
тц тц тц тц
Затем жужжание.
Бентли, поняв, что сейчас произойдет, начинает вопить еще до того, как адская машина срабатывает, а я чувствую, как у меня вокруг ширинки расползается мокрое пятно, и я отскакиваю в сторону, вопя вместе с Бентли, и тут раздается этот чавкающий звук.
За ним — жуткий хруст.
Ногу Бентли отрывает в колене, и когда я опускаю глаза вниз, я вижу, как она, пролетев по полу, с глухим звуком ударяется в стену, забрызгивая ее кровью, и тогда я кричу в приступе отвращения.
Бентли теряет сознание от шока, но потом боль вновь заставляет его очнуться.
Я зажмуриваю глаза.
Срабатывает устройство на второй ноге.
— Пристрели меня! — визжит Бентли, глаза его выпучены от боли, кровь хлещет изо всех ран.
В отчаянии я пытаюсь отвязать хотя бы то устройство, что прикреплено к груди. Кровь молотком стучит мне в виски.
— Пристрели меня! — все визжит и визжит Бентли.
Таймер издает характерную последовательность звуков.
Я подношу «вальтер» к голове Бентли и бессмысленно щелкаю курком, нажимая раз за разом на спусковой крючок.
Вот отрывается вторая рука, и пентаграмму, нарисованную над кроватью, заляпывает брызгами крови. Язык Бентли вываливается изо рта, и в предсмертных судорогах он откусывает его кончик.
Устройство на груди начинает жужжать.
Взрыв.
На месте груди у Бентли — огромная дыра.
Из разорванного живота вываливаются кишки. Огромный кровавый шматок прилипает к потолку, и в комнате начинает пахнуть сырым мясом — отвратительный жуткий сладковатый запах — и, поскольку в комнате невероятно холодно, над ранами Бентли и над лужами крови начинает клубиться пар, а по всему полу разбросаны ошметки мяса, и у меня затекли ноги оттого, что я так долго сижу на корточках, так что я пошатываюсь, когда встаю, а ветер за окнами продолжает завывать.