Когда Евгений Сауров представляет, какие последствия грозят психике его ребенка от такого «макроуправления», он начинает нервно курить:

— Сначала я пытался образумить ее словами, вижу — бесполезно, — Евгений достал из сумки папку с бумагами. — Тогда я отправил заявление в прокуратуру Москвы с требованием возбудить уголовное дело по факту мошенничества руководителями секты — это было в апреле прошлого года. Ее спустили по территориальности в Басманную прокуратуру, а та направила ее в ОВД «Басманное»,

поскольку делами о мошенничестве занимается милиция. Скоро из отделения мне позвонил майор Валерий Ларионов. Ему я дал письменное объяснение, в котором указал, что один из офисов Грабового находится на улице Нижней Сыромятнической. Ларионов установил владельца этого помещения — им оказалась некая фирма «Практика ДВ». Он взял объяснения с гендиректора этой фирмы, гражданки Цаплиной. После этого, насколько я знаю, офис на Нижней Сыромятнической действовать перестал [22] 1 . По другому

указанному мной офису, расположенному на улице Большие Каменщики, аналогичным образом сработало ОВД «Таганское». Но что касается уголовного дела, то вопрос о нем завис — и не отказали, и не возбудили. А пока все это тянулось, произошло интересное событие. Мне позвонил управляющий фондом Грабового Георгий Рыжаков, предложил встретиться и, как он выразился, «договориться по-хорошему». Он говорил, что своей деятельностью я отвлекаю Григория Петровича от контртеррористической операции. Договариваться по-хорошему я отказался. Не знаю, оказались ли столь же стойкими работники прокуратуры.

О стойкости работников правоохранительных органов я начал задумываться месяца через два после этого разговора. Прокурорская проверка в отношении Грабового, которую прокуратура Москвы начала по материалам моих публикаций, закончилась отказом в возбуждении уголовного дела. За отсутствием потерпевших. Узнав об этом, я приехал к дознавателям, пообщался с ними по душам и впал в пессимизм. «Судя по всему, у него серьезное лобби, — сказал мне один из дознавателей. — Мы уже научились практически безошибочно распознавать, когда начальство работает за зарплату, а когда за проплату. По всем признакам, Грабовой — это второй вариант. Я тебе больше скажу: ты еще сам на допросы побегаешь. Ведь за проплату они могут не только защититься, но и нападать».

Как в воду глядел.

Начиная с августа начался один геморрой за другим. Сначала одно заявление в ОВД «Тверское». Потом пять. Последняя порция заявлений — девяносто пять штук. Дознаватели, когда звонят, уже сами смеются: «Дмитрий, вы давно от руки не писали? Небось все на кнопочки давите? Ну, приходите на очередной урок чистописания».

Насчет «отсутствия потерпевших» — это прокуроры правы. При отсутствии желания всерьез поработать по Грабовому (или при наличии желания по нему ни в коем случае не работать) — это железное формальное прикрытие. Ни один сектант никогда не признает себя потерпевшим. В этом специфика борьбы с сектами во всем мире. Сектантам в секте хорошо. Даже когда у них рушатся семьи. Даже когда сидят голодными дети. Даже когда они сами оказываются нищими на улице. Даже когда сами себя сжигают заживо. Они все равно счастливы.

Так, может, с этим не надо бороться. Ну, нашли люди себе такое счастье — зачем его у них отнимать? Если сектантская деятельность Грабового имеет такой психотерапевтический эффект, может, и пусть живет и здравствует?

Есть такое мнение. Его даже очень многие придерживаются. И убедительно доказывают свою правоту.

У этой позиции есть лишь одна слабая сторона. Люди, которые так думают, очень резко меняют свое мнение, как только жертвой сектантского «психотерапевтического эффекта» становится кто-то из близких им людей. Дети, родители, друзья.

Как ни парадоксально это звучит, в случае с сектами потерпевшими обычно себя считают не сами потерпевшие, а их родственники. Но юридической силы их страдание не имеет. В «Известия» обращаются сотни так называемых «непрямых потерпевших». Это те люди, чьи родственники, уйдя в секту Грабового, выпали из жизни. Причем некоторые выпали из жизни в прямом смысле слова. Пример — история москвички Марины Ильиной. Бесплатно проработав в фонде Грабового четыре года, она пропала без вести. Расследование уголовного дела по факту ее исчезновения безрезультатно тянется до сих пор. И работники прокуратуры не могут убедительно объяснить ее маме Эльвире Львовне Ильиной, почему она не является потерпевшей.

Эльвира Львовна Ильина — потомственный интеллигент. Преподаватель и профессиональный переводчик с французского. Состоит в ассоциации «Друзья Франции». Эльвира Львовна всегда думала, что знание — это сила. Поэтому она сделала все, чтобы ее единственная дочь Марина получила хорошее образование. Марина росла умной девочкой. С детства писала стихи: