Шрифт:
– Значит, отказаться от этих поездок в Стокгольм невозможно?
– Совсем – нет. Разве что ездить пореже…
Глава 17
На следующий день я поднималась на крыльцо Ирининой дачи. Поселок был довоенный, участки громадные, дома добротные.
Георгий Николаевич, к моему удивлению, последовал за мной.
– Маруська! – Ирина, цветущая блондинка слегка за пятьдесят, чмокнула меня в щеку. – До чего хороша! Как стодолларовая бумажка! Юля, дочь твоя приехала!
Сели пить чай. Ирина водрузила на стол блюдо с малиной и сливки:
– Все здешнее, угощайтесь!
– Вкусите дачных радостей! – Георгий Николаевич сначала стеснялся меня, но постепенно разговорился и оказался, как я и думала, приятным и остроумным собеседником.
После чая Ирина отправила его со списком продуктов в городок неподалеку, а мы втроем уселись под яблоней.
– Чей же это ухажер? – поинтересовалась я. Мама расхохоталась:
– Какие могут быть сомнения?!
– Вам смех… – оправдывалась Ирина. – А смотрите как удобно: отвезет, привезет. Без него как без рук сидели бы…
Ирина давным-давно разошлась с мужем, и с тех пор мы были свидетелями ее бесконечных романов, то бурных, то вялотекущих.
– Ты. Маруська, лучше своим ухажером похвастайся!
– Чем хвастаться-то? Он уехал, – шутливо отмахнулась, но вдруг ощутила звериную тоску.
– Уехал – вернется! – Ирина подмигнула мне. – Все будет хорошо, правда Юль?
Мать суеверно покачала головой:
– Сплюнь ты, ради бога!
К обеду явились сыновья. Маленький сразу вцепился в меня, и я вспомнила, что при Давиде он так себя не ведет – держится слегка отстраненно.
Денис кинулся изучать привезенное.
– Ма, купила ноутбук?
– Купила! Скажешь тоже.
– Давид Михайлович?
– Конечно!
– Супереки.
После обеда Георгий Николаевич повез нас на водохранилище. В шесть часов пили чай с конфетами. Я купила мамины любимые: «мишки», «белочки», «трюфели».
– Теперь пойдем в магазин, – серьезно объявила она. – Купим что-нибудь к вечернему чаю.
Дорога вилась по усеянному ромашками лугу.
– Нарви цветов, на террасе поставим, – предложила Ирина.
– Жалко рвать. Они же живые!
– Ой, какие нежности! Мы всю жизнь рвем! Я девочкой рвала, Таня моя, была маленькая, тоже любила…
С Таней, Ирининой дочкой, мы часто играла в детстве, а теперь не виделись уже лет пятнадцать. – Как Таня поживает?
– Все по командировкам: Прага, Сызрань, Харьков. Я ее и не вижу.
– А Борис?
– Компьютерами торгует. Живут не пойми как! То сойдутся, то разойдутся.
Ирина усмехнулась. Личная жизнь единственной дочери волновала ее не слишком.
Походы в магазин тоже входили в понятие «дачных радостей». Прежде чем купить кулек сухарей, полкило мармелада и две плитки «Аленки», мои дамы долго советовались. Мама непременно хотела взять еще бисквитный рулет, а Ирина уверяла, что он несвежий и лучше купить селедки или копченой грудинки. Но мама селедку терпеть не могла.
Домой вернулись на закате. Ирина сразу включила телевизор. Мама кормила Илюшку ужином. Олег с Денисом в мгновение ока сжевали по бутерброду и опять умчались к ребятам.
Я поднялась в свою комнату и прилегла не раздеваясь. На старомодном письменном столе валялась коробка от ноутбука. Вчера в это время мы с Давидом распечатывали ее. Неужели только вчера?.. Вчерашний день, оттесненный «дачными радостями», показался мне вдруг страшно далеким…
– Марусь, спускайся, концерт! – позвала Ирина.
Смотреть концерт не хотелось, но и не пойти было неудобно.
Известная певица, титулованная звезда российской эстрады, распевала с экрана какие-то неправдоподобные вещи про любовь.
«Разве так бывает – позабудешь про боль? – подумала я. – Что за стихи? Поют о любви, а сами не понимают элементарного!»
– Что ты, Марина, ходишь с видом неутешной вдовы, – невинным тоном спросила мама – иногда на нее находило желание попридираться.
А ты заметила, что наша дива сделала пластическую операцию? – Ирина умело переключила мамино внимание. – Укоротила нос.
– Нет. А ведь правда! Она так получше. А поет по-прежнему голосом матери. Под ее фонограмму!
– И глупости какие-то, – вставила я.