Кампуа не понадобилось ни будить капитана, ни докладывать ему, где они сейчас. Ланнек взглянул на английский берег, потом на французский, зевнул и жестом показал: «Лево руля!»

«Гром небесный» входил в воды, где Кольбар, Баллок, Риден, Вергуайе и другие банки, невидимые на поверхности, перегораживают большую часть Па-де-Кале.

Вахту стоял г-н Жиль, подтянутый и элегантный, несмотря на ранний час.

— Что тут был за шум? — осведомился Ланнек, склоняясь над картой.

— Не знаю. Я ничего не слыхал.

— Кампуа! Где мой кофе, гром небесный?

Было свежо. Чтобы согреться, Ланнек расхаживал взад-вперед, не спуская глаз с бурунов, вскипавших там, где начиналась первая банка. Муанар еще спал. Один из машинистов приладил на палубе тиски и со скрипом опиливал какую-то металлическую деталь.

— Коров обиходили?

Палуба оставалась мокрой, как все, к чему ни прикасалась рука, и хотя небо прояснилось, впечатление было такое, словно сам воздух еще не успел просохнуть.

— Кто-нибудь встретился?

— Два немца и несколько английских угольщиков.

Ланнек терял терпение. Феканец еще ни разу так не копался, подавая кофе, и, когда он все-таки появился, физиономия его выглядела еще более уныло, чем обычно.

Это был тощий парень неопределенного возраста и, можно сказать, безликий, вечно слонявшийся с таким покорным видом, словно его уже не удивляют удары судьбы и он даже не пытается их избежать: коль скоро человека бьют, значит, это в порядке вещей.

— Где ты был?

— На камбузе, капитан.

Ланнек машинально взглянул на покрасневшие руки буфетчика — тот явно оттирал их щеткой.

— Что за шум я слышал тут под утро?

— Не знаю.

— Моя жена встала?

Феканец утвердительно кивнул, и взгляд его оказался столь красноречив, что Ланнек невольно улыбнулся. Он прихлебывал кофе маленькими глотками, не отрывая глаз от горизонта.

— В котором часу она тебя позвала?

— В восемь. Велела подать кофе с молоком.

Чувствуя, что Кампуа недоговаривает, Ланнек не отставал:

— А потом?

— Потом потребовала нагреть воды.

Г-н Жиль, не подавая виду, что все слышит, и поглядывая в сторону, тоже улыбнулся.

— Дальше.

— Сказала, чтобы я принес кипятку и дегтярного мыла.

— Дегтярного мыла?

— Да. И еще тряпок. Заставила вымыть переборки в каюте.

Каждую фразу приходилось из него вытягивать.

— Это все?

Кампуа не ответил. Он стоял с отсутствующим и несчастным лицом, выжидая, когда капитан вернет порожнюю чашку. Г-н Жиль не зря уверял, что парень выглядит точь-в-точь как хворый семинарист.

— Что еще произошло?

На этот раз молчание затянулось: Кампуа не решался открыть рот.

— Это было ночью… — выдавил он наконец.

Кампуа выполнял на корабле довольно многообразные обязанности — буфетчика, стюарда, помощника кока. Был он не сладкоежка и вообще отличался плохим аппетитом, поэтому ему поручили сторожить камбуз, где он и спал.

— Да говори же, черт тебя побери!

— Призрак забрал окорок, — выпалил Кампуа, словно подгоняемый своими же словами.

— Призрак? Что ты несешь?

Разговор прервался: по трапу на палубу, с настороженно-неприступным видом, словно вступая во враждебный мир, поднялась Матильда Ланнек.

— Я заглянула к тебе в каюту, но ты уже ушел, — сказала она мужу. — Булонь миновали?

— Еще нет. Это вон там, где четыре радиомачты.

Погоди минутку, дай мне разобраться с призраком…

— С призраком?

— Отвечай, Кампуа, и не прикидывайся дурачком.

Какой призрак?

— Который с «Гусириса». Еще когда судно называлось так, на нем уже был призрак. Английский призрак.

— Ишь ты! И кто же тебе о нем рассказывал?

Кампуа боязливо осмотрелся по сторонам и пробормотал:

— Все… Боцман…

Боцман как раз оказался на палубе — доил коров.

— Эй, ты! Поднимись-ка сюда! — приказал Ланнек.

Брови он хмурил, но его маленькие глазки смеялись.

Время от времени он поглядывал на жену и г-на Жиля.

— Выходит, у нас на борту призрак и ты его видел?

— Да. Ночью на камбузе.

— Он, конечно, был в белом саване?

Кампуа кивнул. Боцман поднялся на мостик и, ожидая, пока очередь дойдет до него, притворялся, будто думает о чем-то своем.