Сегодня днем, когда Владимир Марковский принес ей оставленные Зоей розы, он наговорил ей такого, что боль за внучку, танцующую в балете, с новой силой полоснула ее по сердцу. Но она знала, что остановить Зою уже не удастся. Кто-то из них должен работать и зарабатывать. Она — не могла. Оставалась Зоя.

Евгения Петровна мечтала, что подвернутся частные уроки. А сегодня князь предложил взять Зою под свое крыло, как он выразился. Может быть, в этом случае она оставит балет?.. Князь предстал перед бабушкой в новом свете — как герой и спаситель.

— Бабушка… Мне кажется, у него другое на уме.

— Он порядочный человек, Зоя. И друг твоего покойного отца, он безупречно воспитан… — продолжала бабушка, до поры придерживая под полой понравившееся ей предложение Владимира.

— Вот именно! Друг папы, но никак не мой! И ему, наверно, лет шестьдесят!

— Он — русский князь, Зоя, и в родстве с царствующей фамилией.

— Неужели этого достаточно? — Рассердившись, Зоя порывисто поднялась. — Ведь он годится мне в деды! Тебя это не смущает?

— Он не причинит тебе никакого вреда… Должен ведь кто-то опекать тебя. Не забывай — мне восемьдесят два года. Я не вечна. — В глубине души она желала, чтобы внучка ее попала в надежные руки князя: в конце концов, его она знала по Петербургу, и взгляды их на жизнь во многом были схожи. Кто еще в Париже мог понять, какую жизнь они вели в России?

Она умоляюще взглянула на Зою, но та ничего не замечала.

— Вы хотите, может быть, чтобы я вышла за него замуж? Говорите уж прямо! — Слезы брызнули у нее из глаз при одной мысли об этом. — Он старик, как вы этого не понимаете?!

— Он будет заботиться о тебе. Вспомни, как он опекал нас, когда мы приехали сюда.

— Я больше не могу этого слышать! — Зоя выскочила из комнаты, вбежала в спальню и, повалившись на кровать, заплакала от сознания собственной беспомощности. Неужели тем все и кончится? Неужели ей придется выйти за него потому только, что он — древнего княжеского рода? Ведь Марковский в три раза ее старше… При одной этой мысли ей делалось дурно, и воспоминания об исчезнувшей жизни и о друзьях терзали ее с новой силой.

— Ну-ну… будет. Перестань плакать, дитя мое. — Евгения Петровна, присев рядом, нежно погладила ее по голове. — Я же не собираюсь делать что-либо против твоей воли. И принуждать тебя не стану… Но меня тревожит твоя судьба, Зоя. Я стара, да и Федор далеко не молод. Кто будет заботиться о тебе, когда нас не станет?

— Мне восемнадцать лет! — уткнувшись лицом в подушку, всхлипывала Зоя. — Ни за кого не хочу выходить замуж, а за него — и подавно… — Все в князе отталкивало ее, а мысль о том, что придется жить под одной крышей с Еленой, доводила до исступления.

Она хотела только одного — танцевать, и надеялась, что сумеет этим обеспечить и себя, и бабушку с Федором. Если она выйдет замуж за нелюбимого, то потеряет к себе всякое уважение. Нет, лучше работать день и ночь, делать все, что угодно.

— Ну, хорошо, хорошо, только не плачь. — Евгения Петровна, думая о жестокости судьбы, сама готова была разрыдаться. Быть может, Зоя и права… Конечно, князь Марковский слишком стар для ее внучки, но зато он принадлежит к их кругу, а это очень важно…

Что ж поделать: даст бог, появятся другие женихи, помоложе… Зоя сама встретит и полюбит достойного и порядочного человека. Даст бог… Только на него и на эту счастливую встречу и оставалось ей уповать. Правда, было еще немного драгоценностей, спрятанных под матрацем их кровати, — кучка бриллиантов и изумрудов, длинная нитка великолепного жемчуга и пасхальное яйцо, подарок императрицы… Нет, не о таком будущем для своей внучки мечтала она. — Довольно плакать! Вытри слезы и пойдем погуляем.

— Не пойду. — Зоя глубже зарылась лицом в подушку. — Он наверняка ждет нас внизу…

— Что за глупости! — Евгения Петровна улыбнулась: Зоя, в сущности, оставалась ребенком, хоть и стремительно повзрослела за эти два месяца. — Не станет человек с такими безупречными манерами околачиваться у твоего подъезда.

Зоя перевернулась на спину: она была поразительно красива сейчас.

— Простите меня, бабушка… Я не хотела вас огорчать… А о себе и о вас, и о Федоре позабочусь я.

— Я не хочу, чтобы ты работала на нас, дитя мое.

Все должно быть иначе: должен появиться человек, который будет опекать и оберегать тебя.