Шрифт:
— Заглушала? — хмыкнула я, совершенно освоившись в гостях, — а чего ж тогда милицию вызвала?
— Так нервы ни к черту, по вредности, — бесхитростно призналась она.
Я даже не нашлась что сказать. Вот оказывается из-за кого все мои беды. Если бы милейшая Юленька вовремя пила валерьянку, Мульти бы вполне успела спрятать труп и не оказалась бы в тюрьме.
— Ну приехали менты — и что? — выдавила я, упорно разглядывая чай в кружке. Поднять глаза я боялась, мой взор явно был сродни взору Медузы Горгоны.
— Ну так забегали чего — то, забегали, потом в дверь звонят и в понятые меня зовут, — охотно поведала она. — Я пошла, захожу в квартиру к твоей подруге — а там срам-то какой! Обои отодраны, свинарник свинарником!
— Она ремонт делает, — буркнула я. То что ремонт делается уже лет пять и начал его еще Березняков, беспутный бывший муж, я умолчала.
— Да? — недоверчиво переспросила она.
— Да, — кивнула я. — И что дальше?
— Так а дальше захожу я в комнату, смотрю — на полу мужик валяется с отрезанной головой, подруга твоя на диване не жива не мертва сидит. Мне аж в глаза бросилась — как она в кровище вся уделанная была!
— Что, совсем уделанная? — с сомнением переспросила я.
— Ну я ж говорю! — слегка обиделась она. — И одежда вся в пятнах, и на лице брызги! А потом к мужику-то меня подводят — вот тут я вовсе чуть кони не двинула от страха. Потому как у мужика голова—то рядом с телом валялась, приятно думаешь на обрубок смотреть было?
Мне внезапно стало дурно.
— Ой, чего это с тобой? — запереживала Юля.
— Да вот… подробностей наслушалась, — с трудом пытаясь удержать в желудке чай, молвила я.
«Да уж после подробностей об обучении некромантии могла бы быть менее нежной», — хмыкнул внутренний голос.
— Ну мне тоже поначалу плохо стало, а сейчас уже как-то и ничего, — призналась она.
— А Муль… в смысле Наталья что? — спросила я.
— А что она? Все сидела как неживая, ее спрашивают — она молчит. Так и увели.
— Ревела наверно?
— Неее, — замотала головой девица. — Не ревела, не оправдывалась.
— Мульти — она у меня такая, — вздохнула я. Сама по себе такая, что грустить и переживать не любит, да еще и на меня явно надеялась.
Тут из-за стены послышался младенческий плач.
— Ой, Маш, все, время вышло, сын проснулся, — вскакивая, торопливо улыбнулась Юля.
— Поняла, — кивнула я, так же вставая из-за стола. — Ты мне вот только скажи, с кем еще поговорить можно? Может кто чего видел?
Юля сбегала в соседнюю комнату, вернулась с малышом на руках и нетерпеливо ответила:
— Я минут за десять — пятнадцать до начала криков к мусоропроводу выходила, ведро выносила, так на площадке дядя Миша, наш подъездный бомж, спал. Вот его и спросите!
Я вышла от нее и в глубокой задумчивости пошагала вниз. Никакого бомжа по пути сюда я не видела, и где его искать — было непонятно. На первом этаже я на всякий случай завернула под лестницу, где аборигены устроили уголок задумчивого курения, однако там лишь одиноко торчала банка от Нескафе, лидера в производстве пепельниц. Я с некоторым сомнением посмотрела на дверь, ведущую в подвал, однако на ней был навешан массивный замок. Вряд ли дядя Миша имеет от него ключ.
Вздохнув, я вышла на улицу и зорко окинула окрестности.
Бомжа не было. Не было и вездесущих старушек на лавочке.
Я натянула кепку получше и пошла вокруг дома. Алекс что-то говорил, что орудие убийства Наташка успела выкинуть. На самом же деле у нее дома такой творческий беспорядок, что там слона можно спрятать — менты в жизни не найдут. Однако я не поленилась палкой тщательно переворошить грязный подтаявший снег под ее окнами. Конечно же, мне не повезло.
— Тетенька, а вы что ищете? — спросили какие-то пацаны лет по четырнадцать, уже давненько наблюдавшие за мной.
— Нож, — рассеянно ответила я.
— Из окна выпал, что ли? — проявили они сообразительность.
— Из окна, — вздохнула я.
— А чё-то мы вас в нашем доме не видели ни разу, — недоверчиво сказали они. — Вы из какой квартиры?
— Так вы из этого дома? — встрепенулась я.
— Ну? — выжидающе уставились они на меня.
— Ой, хорошо-то как! — обрадовалась я. — А вы слышали, что у вас тут убийство было?
— Это которое? — солидно уточнили они. — Когда дядю Колю прирезали да из окошка скинули — или когда тетя Наташа своему хахалю голову отрезала?