Аудиенция продолжилась в цветущем саду под стеклянным, мозаичным куполом, где уже пели настоящие, живые птицы, а возле бьющих через каждые десять метров фонтанов прогуливались гордые красавцы-павлины.

–  ...Итак, - произнес император, выслушав Гуго де Пейна, - вы просите моей помощи в укреплении католической веры в Палестине. Не странно ли обращаться с подобной просьбой ко мне, высшему хранителю греко-православной веры, памятуя об окончательном разрыве с Римом еще моего предшественника Константина Мономаха?

–  Но у истинных христиан враг один, и сейчас следует забыть все нанесенные друг другу обиды, - промолвил Гуго де Пейн.
– Укрепив Иерусалим, вы укрепляете и собственные границы. Моя миссия в Святом Городе не принесет Византии вреда ни при каких обстоятельствах. Кроме того, я прошу только об одном: чтобы паломники на опасном пути от Константинополя до Эдессы не чувствовали себя покинутыми. Достаточно легкого отряда ваших трапезитов, который доведет их до тех мест, где их встречу я.

–  Вы уполномочены говорить от лица папы Пасхалия или кого-то еще?

–  Я говорю от себя лично, - ответил де Пейн.

–  Да-да, конечно, - усмехнулся Алексей Комнин.
– Но у меня есть другое предложение. Оно прозвучит несколько необычно: оставить свою затею и принять должность стратега в одной из моих фем. Мне нужны опытные военачальники в новых провинциях, а вы, по моим сведениям, подходите, как никто другой, пытливо вглядываясь в лицо рыцаря, василевс не уловил в его глазах никаких признаков радости или других проявлений чувств.

–  Это невозможно, - выдержав паузу, произнес Гуго де Пейн.
– Я обязан выполнить свой долг.

–  Однако ж!
– недовольно воскликнул император.
– Еще никто не отказывался от столь щедрого дара. Неужели ничто не удерживает вас в Константинополе? Ничто и никто?

–  Удерживает, - честно признался рыцарь.
– Я позволю себе предположить, что вы знаете причину, почему мое сердце навсегда остается в вашей столице. Но я не могу поступить иначе, не завершив начатое мною дело. И я надеюсь, что когда я покончу с ним, никто не встанет на моем обратном пути в Константинополь. Если меня будут ждать. Тогда я приму с благодарностью любое ваше предложение.

Чуть нахмурившись, Алексей Комнин обдумывал его слова: они звучали искренно и убежденно, и он понял, что остановить рыцаря, или навязать ему что-то силой - пустая трата времени. Чело его разгладилось и поднимавшийся было гнев отступил.

–  Ну что же, - задумчиво проговорил он, - возможно, ваше возвращение будет триумфальным... Но помните - я не прощу вам, если чье-то нежное сердце здесь, в Константинополе, будет разбито по вашей вине.

Гуго де Пейн молча наклонил голову, избегая лишних слов.

–  Сколько времени займет ваша деятельность в Палестине?
– спросил император.
– Три, пять, семь лет?

–  Не дольше, - произнес же рыцарь.

–  Это много... Это похоже на испытание. Но так тому и быть. И я помогу вам в ваших начинаниях.

Император и Гуго де Пейн, понявшие друг в друге больше, чем было ими сказано, вернулись в Золотую Палату, где скучающий протоспафарий, присевший на краешек трона, поспешно вскочил и вытянулся в струнку.

–  Прощайте!
– произнес Алексей Комнин, подавая Гуго де Пейну руку для поцелуя.
– Вернее - до следующего свидания.

С некоторым сожалением он смотрел на уходящего рыцаря, который произвел на него самое благоприятное впечатление; и он теперь понимал свою дочь, полюбившую такого необычного человека. Потом он немедленно вызвал к себе эпарха Стампоса, ведавшего еще и всеми внутренними делами государства.

–  Отберите трех-четырех лучших своих агентов, - приказал ему император.
– Они должны под видом паломников затесаться на паром, отправляющийся с отрядом Гуго де Пейна через пролив. В дальнейшем они проследует вместе с ним до Иерусалима. Каждый шаг Гуго де Пейна не должен пройти мимо вашего ока. Они будут не только следить за ним, но и выполнять функции скрытой охраны. Ни один волос с головы этого человека не должен упасть. Плата за ошибку - жизнь.

Выслушав императора, взволнованный эпарх тотчас же удалился. А Гуго де Пейн, выйдя из Влахернского дворца под кроваво-красное жаркое солнце, двинулся по оживленной улице к гостинице. Покуда он шел мимо Ираклийского монастыря, с ним приключилось странное происшествие, которому он поначалу не придал никакого значения, думая, что бросившийся ему в ноги старый монах со слезящимися глазами попросту сошел с ума. Этот монах, ударившись головою о пыльную мостовую, приподнял к нему свое лицо, осенил рыцаря крестным знамением и старческим голосом закричал: