– Да, обида все сметает на своем пути, закрывая мир, тоже самое делает страх да обвинение. А как у тебя обида, страх и обвинения закрывают собой мир?

– Когда у меня появляется обида на какого-то человека, то я от него отгораживаюсь, то есть осознанно закрываю доступ человека и его мира в свой мир. Но человека ведь из своего мира не выкинешь – он там живет. С ним все равно приходится встречаться, общаться.

Так, не убрав старую обиду, я продолжаю с ним дальше общаться. Он дает повод появиться другой обиде, и я отвечаю ему тем же. Так обида получает подпитку и расширяет свое поле деятельности. Таким образом, обида растет во мне, как снежный ком, и набирает силу.

– Так. А страх?

– Страх воздействует также, как и обида. Например: я боюсь вас, стариков. И сколько раз я уже ни говорил сам себе, что больше к вам не пойду, все равно меня тянет к вам. И я снова у вас. Страх толкает меня на то, чтобы я пошел у него на поводу и создал для него условие для набора сил. И с каждым разом его возникновения, страх растет да создает мне ситуации с большей и большей разрушительной силой. С каждым разом страх поглощает меня больше и больше. Он толкает меня на то, чтобы я совсем огородился от окружающего мира, создавая одиночество там, где его и быть не может.

– А как твой страх заставляет тебя снова и снова идти к нам?

– Не знаю, дедуля, – проговариваю я с какой-то тяжестью в груди.

– Сынок, идти к нам тебя толкает злость. И ты приходишь к нам – на войну, чтобы протестовать, перечить, отрицать. Тебя тянет сюда то, что ты можешь здесь воевать безопасно для своей жизни. Что в этой войне мы тебя не раздавим, как муху, что бы ты получил в обществе, а дадим тебе шанс одуматься и осознать, что ты на самом деле делаешь с собой. Это так?

– Да, – с сожалением признаюсь я, что меня раскусили.

– Теперь давай посмотрим, что создал в тебе страх?

– Одиночество, страдания и мучения, – не задумываясь, отвечаю я.

– Страх в тебе вызывает войну и этой войной создает уничтожение тебя самого. А ты в отместку страху сметаешь то, что попадается на твоем пути, обвиняя и выгораживая себя или других.

– Да… Это точно так, – удивленно подтверждаю я.

– Так. Но страх страху – рознь. Теперь давай посмотрим, какой страх: явный или вымышленный, вызывает войну?

Я теряюсь от этого вопроса деда и, пожав плечами, говорю:

– Страх есть страх. Как его еще можно разделить или обозначить?… Никак.

– Явный страх останавливает действие. Создает ситуацию для бездействия, а надуманный страх – вызывает войну.

Тут я так возмущаюсь и кричу деду:

– Это как может быть: страх явный и вымышленный!? Страх есть страх!!! И он только такой, какой он есть!! Чего ты такое говоришь, дедуля?

– Явный страх появляется только после действия, после того, когда мы сделали, какую-то ошибку в жизни. И нам не хочется еще раз это пережить. Так?

– Так.

– И что в этот момент делает с нами страх?

– Он не пускает нас на это же действие.

– И этот страх человек потом прикрывает, называя его опытом, создавая условия для своего дальнейшего бездействия. Да оправдывает себя этим, говоря, мол, я уже это делал, у меня неудачно получилось, че второй раз туда лезть. Это ясно?

– Да. Но разве может быть страх надуманным?

– Давай посмотрим: отчего у тебя появился страх к нам? Ведь страх явный появляется только от угрозы. А ты знаешь, что тебе у нас ничего не угрожает. Разве что только твоим штанам… и то не каждый раз, а только в твой очередной протест, когда ничего не можешь возразить. Так?

– Так. Я у вас чувствую себя как в своей тарелке.

– Дак где же здесь явный страх?

– Не знаю… Но я же боюсь!? – возмущаюсь я.

– А чего боишься?

– Что вы снова разобьете привычные для меня установки, на которых я основываюсь в построении своей жизни.

– По-другому говоря, в тебе боится что-то такое, чему придется в тебе потесниться? Так?

– Получается, так, – и мне становится легче от такого поворота разговора, да меня что-то отпускает.

– А ты, сливаясь воедино с этим нечто, принимаешь его страх за свой да начинаешь войну с нами, зная, что тебе самому, как человеку у нас нет никакой угрозы. Ты можешь хоть осуждать нас и считать сумасшедшими, хоть протестовать, судить, стонать, вызывать жалость к себе, создавать ситуацию так, чтобы за тебя сделали другие, чтобы другие взяли на себя ответственность за твою жизнь. Так?

– Да, – говорю я, и мне становится уже смешно над собой. В этой ситуации я вижу себя Властелином в одежде клоуна.

А дедуля спрашивает меня дальше:

– Дак кому идет угроза от того, что ты придешь к нам?

– Тварям, которые сидят во мне. Они чувствуют, что их уклад во мне рушится и что им придется из меня выходить, – радостно отвечаю я.

– Дак какой страх тебя тянет к нам?

– Никакой. Я прихожу к вам, потому что мне у вас хорошо. Я у вас, как у себя дома. Мой дом – здесь.