— Там, где печатают разное, — велел он. — В две колонки по три дюйма каждая. Заголовок «К П. Х.» большим жирным шрифтом с точками после П. и X. Далее текст помельче: «Ваша невиновность доказана, раскаиваемся по поводу совершенной несправедливости, — он замолчал. — Измени „раскаиваемся“ на „сожалеем“. Далее: Не позвольте злобе помешать восторжествовать справедливости, — он снова замолк. — Вас никто не принуждает вступать в контакт, но нужна ваша помощь в выявлении истинного преступника. Обязуюсь уважать ваше нежелание возобновлять связи, которых вы возобновлять не пожелаете».

Он поджал губы, потом кивнул.

— Дальше моя фамилия, адрес и номер телефона.

— Почему бы не упомянуть мамашу? — спросил я.

— Нам не известно, как он к ней относится.

— Он посылает ей ко дню рождения открытки.

— А тебе известно, под влиянием какого чувства он это делает?

— Нет.

— Тогда есть доля риска. Мы можем наверняка определить лишь два чувства, владеющие им: чувство обиды за несправедливость и желание отомстить. Если же и таковые у него отсутствуют, то он либо сверхчеловек, либо недочеловек. В таком случае нам никогда его не найти. Я понимаю, что стреляю наугад да еще и но невидимой цели, и будет чудо, если цель будет поражена. Есть какие-то другие соображения?

Я сказал, что добавить мне нечего и пододвинул к себе пишущую машинку.

В черте Большого Нью-Йорка проживает по крайней мере сто тысяч человек, по отношению к которым была когда-то совершена несправедливость или же они думают, что была совершена; хотя бы у пятидесяти инициалы П. Х., половина из них увидят это объявление, одна треть на него откликнутся — трое письменно, шесть позвонят, а двое зайдут в старый аристократический особняк на Тридцать Пятой Западной улице, который является собственностью Вульфа и в котором он проживает и властвует надо мной до тех самых нор, пока мне не покажется, что его власть зашла слишком далеко.

…Первым откликнулся не П. Х., а Л. К. — Лон Коэн из «Газетт». Он позвонил в четверг утром и спросил о сообщении по делу Хейза. Я сказал, что мы не давали никакого сообщения по делу Хейза, на что он мне коротко ответил: враки.

— Вульф дает объявление, обращенное к П. Х., заявляя, что знает, будто тот невиновен, а ты говоришь, вы не делали никакого сообщения, — распинался он. — Ладно, ладно. И это после всех тех одолжений, которые я для тебя сделал. Я всего только и спрашиваю…

— Проклятье! — прервал я его сентенции. Уж мне бы следовало знать, да и мистеру Вульфу тоже: ведь мы регулярно читаем газеты и знаем, что некто по имени Пол Хейз привлечен к суду по обвинению в убийстве. — Это не наш П. Х., — кричал я в трубку.

— О'кей. Судя по всему, вы вцепились в дело мертвой хваткой, а уж коли Вульф вцепится во что-то мертвой хваткой, он никого и близко не подпустит. Но когда вы будете готовы чуть-чуть отпустить челюсти, вспомните обо мне.

Разубеждать Лона было бесполезно, и я этого делать не стал. И Вульфу, который находился в данный момент в оранжерее на очередном заседании со своими орхидеями, не стал звонить. Какой смысл поднимать его на смех из-за того, что шеф упустил из виду, что человека с инициалами П. Х. в настоящий момент судят по обвинению в убийстве — ведь и я начисто про это забыл.

Большую часть дня меня то и дело теребили другие П. X.… С одним из них, П. Хорганом, не было никаких проблем, ибо он заявился к нам собственной персоной и мне достаточно было на него взглянуть: он был значительно старше нашего клиента. Другой, тоже явившийся собственной персоной, доставил немало хлопот. Его звали Перри Хэттингер, и он отказывался верить, что объявление не имеет к нему никакого отношения. Когда мне наконец удалось от него избавиться и я вернулся в столовую, Вульф уже разделался с мясным пирогом, и я остался без добавки.

Что касается телефонных звонков от П. Х., то с этим было посложней — звонивших я не видел в лицо. Троих я исключил в результате длительных бесед, однако на трех других стоило посмотреть — я назначил им свидания. Отходить от телефона мне было нельзя и я позвонил Солу Пензеру, попросив его зайти за фотографией, оставленной нашим клиентом, и прошвырнуться на эти самые свидания. Разумеется, для Сола, лучшего из оперативных сыщиков с таксой в шестьдесят долларов в час, такое детское поручение показалось настоящим оскорблением, но на то была воля нашего клиента, к тому же я платил из его кармана, а не из своего, и мог чуток добавить.

То, что в уголовной хронике фигурировал человек, чьи инициалы тоже были П. X., как я и предполагал, здорово осложнило жизнь. Звонили из всех газет, в том числе и из «Таймс», две редакции командировали к нам корреспондентов, с которыми я беседовал через порог. Около полудня позвонил сержант Пэрли Стеббинс из Отдела расследования убийств. Он жаждал переговорить с Вульфом, однако я сказал ему, что Вульф занят, и это соответствовало действительности, поскольку он потел над кроссвордом в лондонском «Обзервере». Я поинтересовался у Пэрли, не могу ли ему чем-либо помочь.