– Что вы хотите от меня? – спросил негодяй.

– Предложить тебе свое гостеприимство… О! Ненадолго, – продолжал Барбассон с жестоким смехом. – Ты пробудешь столько, сколько потребуется для сведения счетов с Рама-Модели и со мной, как исполнителем завещания моего друга Барнета, должником которого ты состоишь с тех пор, как обокрал его и выгнал из дворца в Ауде. Но это пустячки, тебе предстоят несравненно более серьезные счеты… Желаешь взять меня под руку?.. Ну же, мой нежный лорд!

Максуэл понял, что никакие увертки не помогут, и дал увести себя, как бык, не сознающий, что его ведут на бойню.

– Полно, мой друг, мужайся! – сказал ему Барбассон, передавая его в руки Раме и Нариндре.

Затем провансалец обратился к Сердару и указал ему на тхагов, сидевших на корточках.

– Не стоит вести этих в Нухурмур, не правда ли?

Сердар наклонил голову в знак согласия. «Две проклятые души Кишнаи», как говорил Анандраен, которые захватили его Диану, и Мэри, и молодого Эдварда, и благородного Лионеля Кемпуэла… у него для них не было жалости в сердце.

– Не беспокойтесь, мои ягнятки, – сказал им Барбассон, – вы и так хороши, как есть.

Он взял револьвер и пулей размозжил голову тхагу, сидевшему ближе к нему. Второй тхаг моментально вскочил на ноги.

Раздался выстрел, и тхаг с размозженной головой упал рядом со своим товарищем. Затем зловещий исполнитель правосудия Бога и людей одним ударом ноги отправил в пропасть обоих негодяев, мера преступлений которых давно переполнилась.

Максуэл при виде такой быстрой расправы упал без сил на руки своих проводников. Поблизости протекал ручеек. Барбассон наполнил свою шляпу водой и брызнул ему в лицо. Это привело капитана в себя.

– Полно, мужайся! – сказал провансалец. – Это Ничего, свежей водицы тут немного… в озере у Лакхнау несравненно больше… И не дрожи так, твой черед еще не наступил. Офицер ее величества заслуживает большего… К тому же надо сначала объясниться и свести счеты, которые ты подзабыл. Ты знаешь пословицу: «счет дружбы не портит». Ты и сам ведь не захочешь уйти, не подведя итогов?

Маленький отряд вернулся в Нухурмур.

– Ну, что мы сделаем с ним? – спросил Сердар. – Бесполезно устраивать правосудие над этим выродком. Я, по крайней мере, отказываюсь от этого. Как подумаю, что это он сообщил Кишнае о прибытии моей сестры и ее семьи в Бомбей, а также о поездке их в Нухурмур!.. Вся кровь закипает в моих жилах, и я нахожу, что смерть слишком легкое наказание для него.

– Сердар, – сказал Рама-Модели, – в один прекрасный день он приказал расстрелять под стенами Гаурдвар-Сикри две тысячи человек, и в то время, когда он командовал расстрелом, слышны были крики грудных детей, лежавших у груди своих матерей. [66]

После четвертого выстрела артиллерийской батареи крики смолкли, но в первом ряду среди трупов зашевелился старик, который был только ранен. Он приподнялся и попросил помиловать его… только он избежал смерти. Среди солдат послышались возгласы, заглушаемые волнением: «Помиловать! Помиловать!» Но человек, который командовал, повернулся к ним и спросил: «Кто смеет говорить здесь о помиловании?» С ним была одна из тех собак, догов, у которых английская голова, потому что они водятся в Англии. Указывая на старика, он сказал:

– Пиль, Том! Пиль!

И собака прикончила старика.

– Этот старик, – продолжал Рама глухим от волнения голосом, – этот старик был моим отцом, Сердар! Отдай же мне убийцу моего отца для достойной мести!

– Человек этот принадлежит тебе, – отвечал Сердар. – Я не чувствую никаких угрызений совести в том, что не защищаю его от твоей мести. Совершай правосудие за Чинсуру, Гаурдвар-Сикри, Лакхнау!

И, обернувшись к своим спутникам, Сердар сказал им:

– Друзья мои, солнце сядет через час, нам пора к развалинам Карли. Разрушим логовище разбойников.

– Если я тебе не нужен, Сердар, – начал Рама-Модели с мрачным видом.

Сердар понял… но все же, желая снять с себя нравственную ответственность, отвечал:

– Я увожу Сами, ты будешь охранять Нухурмур.

Сердар и его спутники удалились… В пещерах остались

Нана Сахиб, удалившийся в свои апартаменты, и Рама-Модели со своим пленником. Наступившая тишина производила мрачное впечатление… Тишина, которую не нарушал ни единый звук… Тишина погребального склепа!

Тусклый свет коптившей лампы, стоящей на земле, отбрасывал тени на стены и потолок, придавая им странные и причудливые формы… Тени двигались от мелькания света, точно мстительные призраки.

Рама-Модели сидел в углу на корточках и смотрел на Максуэла глазами хищника, наслаждающегося видом жертвы прежде, чем сожрать ее… Он не спешил. У него впереди были целые часы, даже дни, чтобы наслаждаться своей местью и выбрать для этого лучший Способ…

Он зажег кальян и, окружив себя густыми облаками дыма, погрузился в безумные мечты курителей гашиша… Взгляд его поднимался от хрустального кальяна на пленника и вновь опускался к кальяну…

Страх Максуэла переходил постепенно в панический ужас. Он знал, что дым индийской конопли возбуждает мозг курильщика и доводит его до безумного экстаза. В ту минуту, когда возбуждение начнется, когда наступит минута безумия, что сделает с ним индиец? …О, он знал, что позавидует тогда быстрой и легкой смерти своих спутников на склонах Нухурмура…