Если говорить о нашем отношении к Ною, то мы считаем, что он был праведником, а вся история, описанная в Библии, к исторически реальному Ною никакого отношения не имеет, ибо если Ной — праведник, то Богу, который есть, не было необходимости вставлять праведника в таком виде, каким он представлен в Библии.

Кажется, отклонились от темы? — Да нет! Пушкин ведь не просто посмеялся над известной библейской историей. В отличие от нас, его потомков, он посмеялся как истинный государственный муж, а не как чиновник-функционер, выполнявший социальный заказ.

Однако, вернёмся к «Борису Годунову», к которому поэт решительно приступает лишь где-то летом 1825 года, когда трагедия окончательно созрела, с одной стороны, — благодаря чтению «Истории государства Российского» Н.М.Карамзина, а с другой — в жизни, как сложившийся заговор будущих декабристов.

13 июля 1825 года, он торжественно сообщит П.А.Вяземскому:

«Передо мной моя трагедия. Не могу вытерпеть, чтобы не выписать её заглавия: «Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и Гришке Отрепьеве писал раб Божий Александр сын Сергеев Пушкин в лето 7333, на городище Ворониче». Каково?»

Этот момент можно считать началом претворения в жизнь великого замысла. Ровно через три месяца он известит своего друга:

«Сегодня кончил вторую часть моей трагедии — всех, думаю, — будет четыре».

Ветхий и Новый завет, т.е. Библия — рядом. В том же письме П.Вяземскому от 13 сентября 1825 года, касаясь характера Бориса, Пушкин замечает:

«Я смотрел на его с политической точки, не замечая поэтической его стороны: я его засажу за Евангелие, заставлю читать повесть об Ироде и тому подобное».

Почему поэт хотел заставить «читать повесть об Ироде» Бориса Годунова? На то были особые причины.

Вот характеристика царя Ирода изложенная Альбером Ревилем в его книге «Иисус Назарянин»:

«Нужно было сознаться, что Ирод был необычайным человеком; в продолжение 33-х лет удивительное счастье сопровождало все его предприятия и сделало его неограниченным властелином Палестины. Царствование этого коронованного преступника, одновременно блестящее и мрачное, долго занимало умы историков.

Жестокий и надменный по отношению к подчинённым, он обладал редким умением обращаться с людьми и способностью очаровывать тех, кого имел основание бояться. Это качество не менее его сокрушительной энергии часто помогало ему выходить из затруднительных обстоятельств.

Пылкий, снедаемый честолюбием, он терял всякую совестливость и жалость, когда ему казалось, что его личный интерес может чем-нибудь нарушен: он мучил себя и был палачом своей семьи.

От природы подозрительный, под влиянием обстоятельств он обратился почти в настоящего маньяка. Хотя судьба благоволила к нему более чем к кому бы то ни было, но он был всё-таки одним из самых несчастных людей, и мог обвинить в этом лишь самого себя.

Этот человек обладал холодной жестокостью, раздражительностью и подозрительностью; страстная любовь к власти превратила его впоследствии в отъявленного палача.

Раб своих страстей, особенно безмерного властолюбия, эгоист до глубины души, он мучительно желал быть любимым, но никогда не умел завоевать себе любви и ни разу не снискал счастья.

Иногда ему удавалось испытать острую радость — выйти победителем из затруднительных положений и тем спасти своё самолюбие от укола, но затем сам себе он всегда портил торжество.

Самый блестящий успех может сделать человека счастливым, но его гложет червь сомнения или суеверия, если его мучат угрызения совести.

Он теряет тогда «свою душу», т.е. утрачивает способность жить сердцем; для него остаётся недоступною составляющая счастье способность любить. Он лишается душевного спокойствия, и если даже ему удалось подчинить весь мир — на что нужна такая жизнь».

Вот такой психологический портрет. Желание проникнуть в замысел Пушкина в отношении характера Бориса Годунова привело к тому, что наше внимание невольно обратилось на странное сходство психологического портрета Ирода Великого и И.В.Сталина, каким он предстаёт в современных средствах массовой информации. Такой психологический портрет вождя вдруг начали лепить все отечественные и зарубежные СМИ в первые годы перестройки после длительного, почти после 20-ти летнего периода полного замалчивания всего, что касалось жизни и деятельности этого великого человека.

Чтобы не быть голословным — всего один пример якобы признания в последние годы жизни Сталина маршалу Г.К.Жукову:

«Я самый несчастный человек на свете. Я боюсь собственной тени» [12].

Откуда это? Ответ на этот вопрос мы попытались поискать в области психиатрии и получилось примерно следующее. Скорее всего, хозяева средств массовой информации — работники идеологического отдела ЦК КПСС, посчитали, что поколение, знавшее И.В.Сталина не по «воспоминаниям современников», а по его делам, в основном ушло из жизни и потому, не долго думая, они решили заново создать его «правдоподобный образ» для вступающих в жизнь новых поколений. А поскольку для всякого правоверного иудея, коими полны редакции всех наших газет и журналов (один Г.Бакланов — главный редактор журнала «Знамя» чего стоит [13]), то для них царь Ирод — олицетворение абсолютного зла — смесь коварства, подозрительности и тщеславия. Поэтому неудивительно, что их Сталин стал так похож на царя Ирода.