— Соблаговолите спуститься, ваше величество, — насмешливо сказал тосканец. — Ваши подданные ждут вас, чтобы предложить вам угощение… Вот тебе!

Он быстро поднял ружье и выстрелил, даже не прицеливаясь, ибо близкое расстояние делало это почти лишним.

Царь Атласа упал, как пораженный молнией, на первую ступень, потом с последним усилием приподнялся, но Мулей и граф выстрелили из пистолетов.

Вся масса рухнула вниз по лестнице, крутясь и издавая страшное рычание, и упала к ногам Хасси аль-Биака, который и добил зверя.

— Встреча была несколько груба, — сказал Энрике, обходя вокруг великолепного льва. — Ты можешь пожаловаться марабуту, если встретишь его в Магометовом раю.

— Воистину прекрасный зверь, — сказал граф, вставший с помощью Афзы, — если б он сошел сюда живой, не знаю, кто бы из нас спасся от его когтей.

— Он был настолько умен, что скатился сюда уже умирающим. Эта любезность заставляет меня простить ему его невоспитанность: разве можно так докладывать о себе, черт возьми!

— Смотри, чтобы сюда не скатился другой, еще хуже воспитанный, — сказал граф.

— Хоть я и болтаю, но не теряю из виду отверстие, — возразил Энрике. — Ах я, глупец! Кому принадлежит заслуга убиения льва?

— Тебе, и никто у тебя ее не отнимает, — ответили граф и Хасси. Тогда легионер, склонившись перед Афзой со своей обыкновенной комической важностью и показывая на огромного зверя, сказал:

— Прелестной Звезде Атласа я приношу в дар шкуру царя Атласа.

— Благодарю, франджи, — ответила с улыбкой молодая женщина

— И если будет время, я сниму ее для вас, — прибавил Энрике.

— Сомневаюсь, что ты это исполнишь, — сказал граф, — послушай, какой концерт задают осаждающие.

— Черт возьми, они заряжают свои пушки, — ответил легионер, — к счастью, они плохие артиллеристы и их орудия не действуют. Молчите вы, болтуны, мы не глухие!

Животные, скопившиеся вокруг и внутри развалин, казалось, совсем обезумели.

Можно было подумать, что между голодными львами, не имевшими терпения дождаться человеческого мяса, шакалами и гиенами началась драка, так как в общем шуме слышались и вопли страдания.

— Они поедают друг друга, — сказал Хасси, поднявшийся на несколько ступенек, чтобы лучше слышать.

— И мы должны бы воспользоваться этим и обмакнуть кусочек сухаря в воду, — сказал Энрике, — я умираю от жажды. Ару, открой бурдюк и налей воды.

Старый негр пошарил в углу, где были навалены бочонки и старые ковры и где он спрятал продовольствие. Вдруг он испустил крик отчаяния

— Что у тебя там, лев спрятался? — спросил Энрике, — я сейчас приду расправиться с ним.

— Что с тобой, Ару? — спросил Хасси, встревоженный этим криком.

— Хозяин, — забормотал негр, лицо которого стало пепельного цвета, так оно побледнело, — у нас нет ни капли воды!

— Как? А бурдюки?

— Все порваны и совсем сухи.

— Что за дьявол! — воскликнул Энрике в ужасе от неожиданного открытия, столь ухудшавшего их и без того невеселое положение. — Как это могло случиться?

— Я могу это объяснить, — сказал граф, — они лопнули от взрыва, произведенного для открытия прохода.

— Вот мы в печи и испечемся без возможности промочить горло. Папаша Хасси, о чем ты думаешь? Пройти к ключу посреди зверей? Я был бы очень благодарен.

— Я думаю о том, — отвечал Хасси, — что наше положение становится отчаянным. Если эта осада продолжится сутки, никто из нас не выживет.

В эту минуту Энрике, пристально смотревший на льва, ударил себя по лбу:

— Вот наш ключ! Белая ли, красная ли вода, что мне за дело, она утоляет жажду.

— Что ты делаешь? — спросил граф, видя, что он берет ятаган.

— Пью, — спокойно ответил воин.

Взятым им оружием он сделал в горле льва глубокую рану и, без всякой брезгливости прильнув к ней губами, стал пить еще теплую кровь.

— Я не стану подражать тебе, — сказал с отвращением граф. Энрике пожал плечами и продолжал пить. Напившись, он заткнул рану пальцем и, обведя взором присутствующих, спросил:

— Кто желает воспользоваться? Еще можно пососать.

— Никогда, — сказал граф.

Даже Хасси сделал отрицательный жест. Мулей же, менее брезгливый и мучимый лихорадочной жаждой, бросился к телу льва и пил до тех пор, пока еще оставалась хоть капля крови.

— Правда, марабут, что не так противно?

Мулей скривил гримасу.