Конечно, Елизавета бы вздохнула с облегчением, если бы получила рапорт коменданта о смерти экс-императора. Личный врач Елизаветы Лесток авторитетно говорил в феврале 1742 года, что Иван мал для своего возраста и что он должен неминуемо умереть при первой серьезной болезни. Такой момент наступил в 1748 году, когда у восьмилетнего мальчика начались страшные болезни — одновременно оспа и корь. Комендант, видя всю тяжесть положения больного, запросил императрицу, можно ли допустить к ребенку врача, а если он будет умирать — то и священника. Ответ был недвусмысленный: допустить можно, но только монаха и в последний час. Иначе говоря, не лечить — пусть умирает! Природа же оказалась гуманнее царицы — она дала возможность Ивану выжить. Один из современников, видевших Ивана взрослым, писал, что он был белокур, даже рыж, роста среднего, «очень бел лицом, с орлиным носом, имел большие глаза и заикался. Разум его был поврежден… Он возбуждал к себе сострадание, одет был худо». О «повреждении разума» пойдет речь ниже, но сейчас отмечу, что в начале 1756 года в жизни Ивана наступила резкая перемена. Неожиданно глухой январской ночью пятнадцатилетнего юношу тайно вывезли из Холмогор и доставили в Шлиссельбург. Охране дома в Холмогорах было строго предписано усилить надзор за Антоном Ульрихом и его детьми, «чтобы не учинили утечки».

Обстоятельства, сопровождавшие поспешный перевод секретного узника из Холмогор в одну из самых мрачных тюрем Российской империи, до сих пор остаются таинственны. За полгода до этих событий на польско-русской границе произошло другое событие, которое какими-то тайными нитями было связано с Иваном, Елизаветой, Фридрихом II и многими другими людьми, втянутыми в это дело. Пограничная стража захватила некоего тобольского купца Ивана Зубарева, переходившего границу. О нем знали, что он был беглый преступник, бежавший в Польшу. Вскоре Зубарев стал давать показания, и им занялись первейшие люди Российской империи. Зубарев рассказал, что он, бежав из-под стражи за границу, оказался в Пруссии, в городе Кенигсберге. Здесь его пытались завербовать в прусскую армию, а затем он попал в руки известного читателю Манштейна, некогда вытаскивавшего из-под кровати Бирона и к этому времени ставшего генерал-адъютантом короля Фридриха II. Манштейн привез Зубарева в Берлин, а потом — в Потсдам. По дороге он познакомился с принцем Фердинандом Брауншвейгским — родным братом Антона Ульриха, видным полководцем прусской армии. Этот принц якобы уговорил Зубарева вернуться в Россию, пробраться в Холмогоры и известить брата о том, что весной 1756 года к Архангельску придут «под видом купеческих» прусские военные корабли и попытаются освободить Антона Ульриха из заключения.

Через некоторое время сибирский купец был принят во дворце Сан-Суси самим Фридрихом II, который наградил его деньгами и чином полковника. После этого Манштейн, снабдив Зубарева золотом и специальными медалями, которые мог бы узнать Антон Ульрих, отправил завербованного агента в Россию. При переходе польско-русской границы Зубарев и был захвачен русской пограничной стражей. История, рассказанная Зубаревым следователям Тайной канцелярии, загадочна. Несомненно, Зубарев был отчаянный авантюрист и проходимец, который в карман за словом не лез и мог придумать все, что угодно. Но, наряду с совершенно фантастическими подробностями своего пребывания в Пруссии, он приводит достоверные данные, говорящие, что, возможно, Зубарев действительно был в Сан-Суси у Фридриха. Настораживает и то, что постоянным героем его рассказов, организатором всей авантюры выступает Манштейн. Это чрезвычайно важно. Как только Елизавета взошла на престол, Манштейн уехал в Пруссию якобы в отпуск, но сразу же поступил на службу к пруссакам. Дело по тем временам было обычным. Но реакция Елизаветы была крайне нервной — она требовала возвращения Манштейна в Россию, а когда выяснилось, что он не вернется, военный суд приговорил Манштейна к смертной казни за дезертирство. Между тем Манштейн стал первым экспертом короля по русским делам и, возможно, ведал шпионами короля в России.

Не исключено, что Манштейн, принц Фердинанд и Фридрих задумали освободить Антона Ульриха и его семью из заточения, что отвечало политическим целям Пруссии, заинтересованной в дестабилизации положения в России. Возможно, что весь этот план был предложен пруссакам авантюристом Зубаревым. Один из свидетелей, видевших Зубарева в Кенигсберге, показал, что Зубарев, прощаясь с ним и другими русскими, говорил: «Прощайте, братцы… запишусь я в жолнеры и буду просить, чтоб меня повели к самому прусскому королю, мне до него есть нужда». Думаю, что эта «нужда" и привела сибирского купца в Сан-Суси. И Манштейн, и Фридрих ничем не рисковали — попробовать связаться с Антоном Ульрихом взялся этот русский!

Можно предположить, что Зубарев действовал по заданию русского правительства, которое было обеспокоено слухами в народе о несчастном императоре в темнице и его непременном освобождении и пыталось таким образом спровоцировать пруссаков и одновременно оппозиционные силы внутри России на выступление, чтобы сразу же раздавить заговор в зародыше. Такой авантюрист, каким был Зубарев для этого дела годился как нельзя лучше. Никакие корабли из Пруссии в Холмогоры не приходили, в 1756 году началась война России с Пруссией, тревога охраны оказалась напрасной, но тайный узник был переведен в новую тюрьму на острове.

Иван Антонович прожил в Шлиссельбурге в особой казарме под присмотром специальной команды еще долгие восемь лет. Можно не сомневаться, что его существование вызывало головную боль у всех трех сменивших друг друга властителей России: Елизаветы, Петра III, Екатерины II. Свергнув малыша с престола в 1741 году, Елизавета, умирая в декабре 1761 года, передала этот династический грех своему племяннику Петру III, а от него грех «унаследовала" в 1762 году Екатерина II. И что делать с этим молодым человеком, не знал никто. Между тем слухи о жизни Иоанна Антоновича в тюрьме продолжали распространяться. Этому в немалой степени способствовали сами власти. Вступив на трон, Елизавета прибегла к удивительному по своей бесполезности способу борьбы с памятью о своем предшественнике. Указами императрицы повелевалось изъять из делопроизводства все бумаги, где упоминались император Иван VI и правительница Анна Леопольдовна, отменить все принятые в период регентства законы. Уничтожению подлежали все изображения императора и правительницы, а также монеты, медали и титульные листы книг с обращением к юному императору. Из-за границы категорически запрещалось ввозить книги, в которых упоминались „в бывшее ранее правление известные персоны“ — так теперь назывались в указах Иван и его мать.

Естественно, что эффект этой меры был прямо противоположен задуманному. Став запретным, имя царя-младенца Ивана приобрело невиданную популярность в народе.

Об Иване помнили, рассказывали друг другу о его безвинных страданиях, о том, что наступит и его час, а вместе с ним — и час справедливости и добра. Широко известно, что популярность в России достигается очень часто с помощью страдания. Стать жертвой ненавистной этому народу во все века власти, жестокой и чужой для обыкновенного человека, — значило приобрести популярность и даже любовь народа. Народная фантазия дорисовывала образ Ивана, изображая его страдальцем за народ, за «истинную» веру, которая отчетливо противопоставлялась официальной вере.

Естественно, слухи об Иване беспокоили власти, хотя болтунам исправно отрезали языки и отправляли их в сибирскую ссылку. Вместе с тем управителей России очень интересовал сам узник, они хотели его увидеть. Именно поэтому в 1756 году Ивана привозили в Петербург, в дом фаворита Елизаветы Ивана Шувалова, и там императрица впервые за пятнадцать лет увидела экс-императора. В марте 1762 года новый император Петр III ездил в Шлиссельбург и разговаривал с узником. В августе 1762 года приезжала к Ивану Екатерина II.