Последние годы елизаветинского правления отмечены усилением должностных злоупотреблений, виновником которых современники называли Петра Шувалова. По словам М.М. Щербатова, «с возвышением его неправосудие чинилось с наглостью, законы стали презираться, и мздоимства стали явные. Ибо довольно было быть любиму и защищаему им, графом Шуваловым… чтобы, не страшася ничего, всякие неправосудия делать и народ взятками разорять. Самый Сенат, трепетав его власти, принужден был хотениям его повиноваться…». В других источниках виновниками усилившейся коррупции называются наряду с П.И. Шуваловым его друзья: генерал-прокурор Сената Н.Ю. Трубецкой и обер-прокурор А.И. Глебов. В купечестве рассуждали о том, что «челобитчики плачут на сенаторов, что праведного суда нет, все воры, а она (Елизавета. — В.Н.) только и говорит: «Что мне с Сенатом делать, что мне с Сенатом делать?» И.И. Шувалов призывал: «Всемилостивейшая государыня, воззрите на плачевное многих людей состояние, стенящих под игом неправосудия, нападков, грабежей и разорениев».

В середине 1760 года Елизавета Петровна предприняла ряд мер по устранению злоупотреблений и упорядочению кадров высших чиновников. Конференция получила распоряжение императрицы представить кандидатов на вакантные должности в государственном аппарате и подготовила соответствующий доклад. Елизавета Петровна не согласилась с рекомендациями конференц-министров в одиннадцати случаях из пятидесяти восьми. Например, она отказалась сделать членами Конференции своих фаворитов А.Г. Разумовского и И.И. Шувалова, а на должность вице-президента Мануфактур-коллегии вместо рекомендованного немца назначила по своему обыкновению русского. Елизавета сместила с прокурорских постов в Сенате Трубецкого и Глебова, назначив генерал-прокурором известного своей принципиальностью Я.П. Шаховского, который одновременно стал членом Конференции. Место обер-прокурора Сената получил ближайший друг И.И. Шувалова И.Г. Чернышев. Но снятые с должностей чиновники получили не менее почетные назначения в строгом соответствии с прежними рангами. Трубецкой занял вакантное место президента Военной коллегии и стал сенатором, а Глебов был назначен генерал-кригс-комиссаром (руководителем снабжения армии), кем до него являлся Шаховской. Сенат пополнился новыми членами, в числе которых были как личный враг П.И. Шувалова Р.И. Воронцов, так и А.И. Шувалов. В целом все эти тщательно продуманные назначения никому не дали повода для обиды, но в то же время уравновесили чрезмерное влияние Петра Шувалова и его друзей. Указ о кадровых перемещениях был подписан Елизаветой Петровной 16 августа 1760 года одновременно с указом «О употреблении Сенату всех способов к восстановлению везде надлежащего порядка и народного благосостояния». В этом императорском акте отмечалось, что «установленные многие законы для блаженства и благосостояния Государства своего исполнения не имеют от внутренних общих неприятелей, которые свою незаконную прибыль присяге и чести предпочитают… Несытая алчба корысти до того дошла, что некоторые места, учрежденные для правосудия, сделались торжищем, лихоимство и пристрастие — предводительством судей, а потворство и упущение — одобрение беззаконникам; в таком достойном сожаления состоянии находятся многие дела в Государстве и бедные утесненные неправосудием люди, о чем Мы чувствительно соболезнуем, как и о том, что Наша кротость и умеренность в наказании преступников такое Нам от неблагодарности приносит воздеяние». Сенату императрица повелевала принять меры «к пресечению общего вреда» и «все силы свои и старания употребить к восстановлению желанного народного благосостояния».

На другой день Конференция подала императрице доклад о повышении в чинах ряда лиц, в числе которых значились губернаторы А. Пушкин и П. Салтыков. Но Елизавета, напротив того, приказала расследовать деятельность их обоих, так как они «свои губернии разорили или разграбили».

Это были последние всплески государственной активности Елизаветы Петровны. Конец 1760-го и 1761 год прошли в мучительной борьбе стойкого организма императрицы с несколькими тяжелыми недугами, постепенно сводящими ее в могилу. Помимо астмы и, вероятно, диабета, Елизавета Петровна в последний год своей жизни ежемесячно страдала припадками эпилепсии, после которых по нескольку дней пребывала в бесчувственном состоянии. Двенадцатого декабря 1761 года «вдруг сделалась с нею прежестокая рвота с кашлем и кровохарканьем». Врачи прибегли к кровопусканию и увидели, что «во всей крови ее было уже великое воспаление». В последующие недели Елизавета Петровна испытывала ужасные мучения, которые переносила с твердостью и христианским смирением, говоря, что «страдания сии слишком легки в сравнении с ее грехами». Умирающая императрица иногда находила в себе силы для государственных дел, и одно из последних ее решений было продиктовано заботой о простом народе. Шестнадцатого декабря она объявила амнистию виновным в корчемной продаже соли и приказала Сенату изыскать средства для замены обременяющего народ соляного сбора. Почувствовав наступающую кончину, Елизавета Петровна исповедалась, причастилась, соборовалась и вечером 24 декабря приказала дважды прочесть себе отходную молитву, повторяя ее слова вслед за священником. Она умерла на следующий день в праздник Рождества.

Добрая память о дочери Петра Великого сохранилась в сердцах ее подданных и перешла к последующим поколениям. Старший современник А.С. Пушкина Ф.Ф. Вигель писал: «Я знавал людей, кои помнили еще царствование Елизаветы Петровны и со слезами умиления вспоминали о нем… Ей было ведомо искусство делать подданных счастливыми и заставлять чужие народы уважать имя русское». П.И. Бартенев рассказывал, как однажды Александр III спросил его, «правда ли, что преподававший ему некогда Русскую Историю С.М. Соловьев переносил свою приверженность с Екатерины на императрицу Елисавету Петровну. Я в ответ позволил себе сказать, что, как человек Русский, Соловьев не мог относиться к этой Государыне иначе как с благодарным сочувствием… Знавал я стариков, говоривших, что их отцы называли Елизавету Петровну мудрою, тогда как Екатерину мудреною».

Дочь Петра Великого вряд ли можно признать выдающимся человеком по талантам и трудолюбию, поскольку ее личная инициатива в государственных делах прослеживается слабо. В большинстве случаев императрица отзывалась на потребности текущего момента, следуя рекомендациям своих советников. В целом ее политике свойствен умеренный консерватизм с оглядкой на ориентиры петровской эпохи. Стремление к собственному реформаторству было ей чуждо, хотя она и удовлетворяла многие насущные нужды страны. По складу характера и мышления Елизавета являлась реалисткой: она прекрасно разбиралась в людях и трезво оценивала происходящее. Ей практически не присущи такие распространенные черты правителей, как упрямство и самодурство, поскольку в большинстве случаев она умела отделять свои пристрастия и предубеждения от интересов дела и руководствовалась здравым смыслом. Осторожность и недоверчивость предохраняли ее от ошибок, а природный ум и интуиция подсказывали правильные решения. Дочь Петра I глубоко чтила память великого отца и искренне считала себя продолжательницей его дел, находя уже в самом своем происхождении обоснование величия собственной власти. Неглавными двигателями государственной деятельности Елизаветы Петровны являлись убежденный патриотизм и сознание своей миссии монарха.

В. НАУМОВ

Этого человека с полным основанием можно отнести к числу наиболее странных и противоречивых деятелей российской истории. Споры о нем начались при его жизни и продолжаются до сих пор. Наиболее употребительно мнение о Петре III как об умственно неполноценном человеке, едва не приведшем страну к хаосу. С этой точки зрения все его шестимесячное царствование представляется досадным недоразумением, вовремя исправленным гвардейскими полками во главе с Екатериной II. Но в отечественной и зарубежной литературе имеется ряд работ, в которых политика Петра III признается вполне обоснованной, а сам он предстает способным государственным деятелем, не успевшим в полной мере реализовать свой творческий потенциал. Так кем же он все-таки был?

Десятого февраля 1728 года в столице маленького германского герцогства Голштейн городе Киле родился мальчик, в котором соединилась кровь правителей России и Швеции. Отец ребенка, герцог Голштейн-Готторпский Карл Фридрих, был племянником короля Карла XII, а мать, цесаревна Анна Петровна, — дочерью Петра I. Мальчик был наречен Карлом Петром Ульрихом в честь двух великих монархов и своей бабушки Ульрики Элеоноры — старшей сестры Карла XII. По сложившейся династической ситуации голштейнский принц получил права как на российскую, так и на шведскую корону. Кто знает, как сложилась бы судьба Карла Петра Ульриха, если бы он стал шведским королем. Он мог жить долго и счастливо, жениться удачно и прославиться великими делами. Но случай распорядился иначе…

Мальчик был несчастлив почти с момента появления на свет и рос без должного внимания и заботы. Через три месяца после рождения ребенка его мать умерла от сильной простуды, а в 1739 году в возрасте одиннадцати лет он потерял и отца. По свидетельству современников, герцог мало интересовался сыном и успел передать ему только «несчастную страсть к военщине». Еще более равнодушен к мальчику был его дядя и опекун — ленивый и апатичный епископ Адольф Фридрих, доверивший воспитание ребенка людям грубым и невежественным. Среди них особенно выделялся обер-гофмаршал О.Ф. Брюммер, который испытывал к мальчику явную антипатию и подвергал его жестоким наказаниям за малейшие провинности. Об этом наставнике говорили, что он способен обучать лошадей, а не воспитывать принца. Неудивительно, что характер его подопечного оказался испорченным: в добром и послушном от природы ребенке поселился бестолковый демон противоречия, обуревавший его в течение всей дальнейшей жизни. Кроме того, частые унижения развили в мальчике вспыльчивость и нервозность. Несомненно также, что Брюммер определенным образом повлиял на мировоззрение своего воспитанника, которому он, как говорят, внушал превратные представления о России и русских. Впечатлительного ребенка пугала непонятная страна, рисовавшаяся в его живом воображении огромной заснеженной пустыней с медведями и каторжниками.