Майя невольно вздрогнула, не в силах сдержать мертвенную бледность, разлившуюся по ее губам и щекам.

Колдун довольно захихикал, слез со своего шезлонга и подошел к ней, прижавшись к ее ногам своим приземистым телом.

– О да. Вряд ли новый Ри откажется хорошо заплатить за то, чтобы узнать, где скрывается жена его брата – больше золота, чем ты сможешь заработать со своим хорошеньким лицом и любовными песнями. Видишь ли, я знаю о тебе больше, чем ты представляешь, моя гордая госпожа морей. Так что если хочешь, чтобы я держал свои знания при себе, то раздвинешь свои ноги для меня, как раздвигаешь их для любого прыщавого недомерка, у которого в карманах достаточно золота. Да, и ты станешь стонать и кричать для меня и говорить мне, что я самый лучший любовник, который у тебя когда-либо был. – Говоря все это, он копошился под юбкой, гладя ее ноги своими маленькими горячими ручками.

Майя стояла, точно каменная, ее лицо было белее мела, глаза опущены.

– А если я лягу с тобой, ты наведешь для меня это проклятие? И оно сработает?

– Да, я наведу это проклятие, – захихикал он. – Мне понадобится прядь волос или чешуйка кожи, или обрезок ногтя того, на кого ты хочешь навести это проклятие, ты поняла? Чтобы оно подействовало, у меня должна быть частица его живой плоти.

Она невольно покачала головой.

– Я не смогу достать ничего подобного, – ответила она. – Неужели ты не понимаешь, что я хочу проклясть моего злейшего врага. Я не могу подойти к нему так близко!

– Тебе придется, если ты хочешь, чтобы я навел на него хоть сколько-нибудь сильное проклятие, – сказал он. – Если не можешь достать клочок его волос, какая-нибудь одежда, еще теплая от его тела, или пыль из-под его ног, или даже отпечаток его спящей фигуры на постельном белье все же лучше, чем совсем ничего, хотя я и не могу ручаться, что в этом случае заклинание подействует наверняка. Чем больше ты принесешь мне, тем сильнее будет проклятие, понятно?

Она кивнула, отстраняясь от него. Он ущипнул ее за бедро, сказав резко:

– Ты будешь стонать, поняла? Ты будешь горячей, влажной и уступчивой, и будешь кричать мое имя.

– Наведи мне такое проклятие, которое навсегда уничтожит их дом, и я сделаю все, что ты захочешь, – ответила она холодно. – Хотя, если мне придется заплатить столь высокую цену, то я хочу получить за нее еще кое-что.

Его розовые губки надулись, и он отступил назад.

– Чего еще? – спросил он недовольно.

– Я хочу, чтобы ты научил меня, как наводить такие чары и заклинания красотки, – сказала Майя вкрадчиво, бросив жадный взгляд на его толстую книгу заклинаний.

Он насмешливо расхохотался.

– Чтобы ты сама могла навести иллюзию, да? Ну уж нет, моя прекрасная госпожа! Если бы я раскрывал мои секреты клиентам, то вскоре остался бы не у дел. Кроме того, для этого нужен Талант. Умение тут бесполезно, если нет знания.

Она нахмурилась.

– Я не понимаю.

– Чары и заклинания – простая болтовня и сотрясение воздуха, если у тебя нет силы, – сказал он пренебрежительно. – Они точно концентрируют волю и называют желание, без которых просто не будут работать. И все же без Таланта они остаются всего лишь словами. Талант должен быть рожден внутри тебя.

Не заметив внезапно заблестевших льдисто-голубых глаз Майи, он закрыл толстую книгу и опустил ее обратно в сундук.

– Понятно, – сказала она, приподнимая испачканные в грязи юбки.

Он посмотрел на нее снизу вверх, склонив свою непропорциональную голову набок.

– До встречи, миледи, – сказал он. – Я просто жду не дождусь.

– До встречи, – кротко ответила Майя.

В самое темное время ночи, за несколько часов до рассвета, Изабо в походных штанах и башмаках, в берете на ярких кудрях выскользнула через одну из задних дверей и стала бесшумно пробираться через огороды. На спине она несла маленькую банприоннсу, а в руках – две раздутых сумки.

Две маленькие собачки, вислоухая и пегая, трусили следом, взволнованно тявкая.

– Тише, Пестрый, тише, Черныш, – прошептала она. – Вам нельзя со мной. Оставайтесь здесь с Латифой. – Они заскулили и, припав к земле, поползли за ней на животах.

– Нет. Оставайтесь здесь, – строго сказала она. Собаки повиновались, понуро повесив обрубки хвостов. Она погладила их по головам, насколько это было возможно с ее поклажей, и пошла дальше, чувствуя, как заныло в груди.

Изабо спрятала сумки за заснеженными ульями, потом пошла по темному парку. Две луны заливали ярким светом белую лужайку, прочерченную черными тенями тисовых деревьев. Она дошла до маленького садика, где над замерзшей поверхностью маленького пруда склонялись голые ветви плакучего зеленичного дерева.

– Лиланте, – прошептала она. – Ты меня слышишь?

Ответа не было. Изабо встала перед деревом на колени.

– Мне так жаль, Лиланте, я никогда не хотела причинить тебе боль, – сказала она точно так же, как говорила всякий раз, приходя сюда. – Он ничего для меня не значит – это был просто пряный эль, и то, что я так долго была одинока, и ревность к Изолт, у которой теперь есть все. Пожалуйста, прости меня. Если бы я знала… – ее голос пресекся, потом она порылась в поясной сумке и вытащила оттуда длинную косу, даже в безжизненном свете лун пылающую рыжим огнем.